Второе пришествие
Шрифт:
– Разве боги ошибаются?
– поинтересовалась Вера.
– И гораздо чаще и больше, чем вы думаете, - подтвердил Иисус.
– Мир не настолько детерминирован, как многие полагают. Если бы это было так, какой смысл было в его создании. В этом случае можно было бы начинать не с начала, а сразу с конца.
– Вы хотите сказать, что всему этому, - Введенский обвел глазами окружающее его пространство, - однажды наступит конец?
– А как иначе. Если есть начало, есть и конец. Это неизбежно.
– А можно узнать, как будет происходить?
Собеседник Введенскому внимательно посмотрел на него.
– Это то знание, которое воспрещается знать смертному человеку. Даже
Введенский испытал разочарование, ему так хотелось узнать, что будет в конце.
Иисус понял его чувства.
– Не расстраивайтесь, Марк, вы даже не представляете, какое это для вас благо. Если бы вы вдруг узнали это, ваша жизнь тут же потеряла бы всяческий смысл. Вы не понимаете, что не знать будущее - это привилегия, а знание его - наказание. Постарайтесь это осознать. И не роптать.
– Я попробую, - не совсем уверенно произнес Введенский.
– Но любопытство все равно будем мучить.
– Если вы узнаете, вас гораздо сильней будет мучить определенность. Поверьте мне, это мучение во сто крат сильней. Я вам его не желаю ни при каких обстоятельствах.
– Хорошо, не буду думать больше об этом, - сдался Введенский, но уверенности, что ему это удастся он не испытывал.
– Это правильный поступок, - вдруг проговорила Мария Магдалина. - Для нас, знающих будущее, хотя далеко не в полной мере, это, в самом деле, большой груз. Мы даже используем специальные упражнения, чтобы стереть это знание.
– Помогает?
– поинтересовалась Вера.
– Да, но только на время. В частности сейчас мы заблокировали знание о будущем.
– Почему?
– Это помешало бы нашей миссии, - пояснил Иисус.
– У нас было условие: действовать так, как будто бы ничего не предвидим заранее. Иначе бы мы тут не оказались. Хотя не все были довольны этим. Тот же апостол Павел выражал несогласие с такой постановкой вопроса.
– Йешуа, мы же договорились с тобой.
Эти слова Мария произнесла по-арамейски, но Введенский достаточно хорошо владел этим языком и понял их. Но он решил, что с его стороны не этично скрывать знание его.
– Мне кажется, у вас с ним не самые добрые отношения, - тоже по по-арамейски произнес он.
Иисус и Мария переглянулись и засмеялись.
– Мы как-то не учли это обстоятельство, - весело заметил Иисус.
– Впрочем, у нас тут нет особых тайн.
– Тогда я могу спросить, в чем ваша миссия?
– проговорил Введенский.
Улыбка исчезла с лица не только Иисуса, но и Марии Магдалины. Оба стали серьезными.
– Мне не случайно оказались на презентации вашей книги, - проговорил Иисус.
– К сожалению, ваши выводы в целом верны. Христианство зашло в тупик. То, в каком виде оно пребывает сегодня, не имеет ничего общего с тем, что я провозглашал две тысячи лет назад. Это полное искажение всех идей и принципов.
– Он вдруг разволновался и даже встал и прошелся по комнате.
– У нас тут идут бесконечные споры, почему это случилось, можно ли что-то изменить и как это сделать с наименьшими последствиями?
– И к каким выводам вы приходите?
– спросил Введенский, затаив дыхание, ожидая ответ.
– Пока мы в основном спорим. Уж слишком оказалась сложной тема. Знаете, Марк, тогда в Палестине все казалось намного проще и ясней. Как видите, даже боги подвержены иллюзиям.
– Иисус замолчал.
– Хотел спросить вас, почему у вас такое довольно редкое для здешних мест имя?
– Так меня назвал отец в честь первого евангелиста Марка. А моего брата в честь другого евангелиста Матвея.
– Я так и думал.
– Вера,
– Да, с удовольствием, - вспыхнула Вера.
– Тогда пойдемте в другую комнату.
Женщины ушли.
– Но вы не жалеете, что сделали тогда?
– спросил Введенский.
– Если честно, еще не знаю. Я внимательно прочитал ваш труд, вы написали замечательную книгу. Вы обнажили в ней многие темы, о которых ни одна христианская церковь не желает даже слушать. Вы правильно, хотя и жестоко отметили: после убийства стольких людей в период эпохи инквизиция, церковь должна была не только покаяться, но самоликвидироваться, что и стало бы истинным, а не притворным покаянием. Но у нее не было ни одного поползновения совершить подобный поступок. И она продолжает существовать, словно бы ничего и не случилось. Хотя фашистов за такие преступления судил Нюрнбергский трибунал. Я на вашей стороне и при встрече с Римским папой собираюсь поставить этот вопрос. Я пришел сюда с намерением разобраться во всем этом.
– Но послушайте, - взволнованно произнес Введенский, - когда в Европе сжигали людей на кострах, разве вы не могли вмешаться, остановить эту вакханалию.
– Не мог, не имел право. Я передал процесс реализации своих идей людям. И они должны были затем сами его разворачивать. Таковым являлось условие моего Отца. Хотя я изначально опасался, что все может пойти не так. Вот оно не так и пошло.
– А сейчас ситуация изменилась?
– Тогда было выдвинуто условие: не вмешиваться две тысячи лет. Они прошли...
– Иисус замолчал.
– Кто бы мог подумать, что так все было. Мы так много не знаем.
– Это было тоже одним из пунктов условия. Информация не должна быть ни достоверной, ни исчерпывающей. Иначе она заблокирует всякое творчество. Все будет двигаться по твердой колее. Поэтому с самого начала в историю был помещен большой процент неопределенности. Это придало процессу живой характер. Вам ли не знать о раннем периоде христианства.
– Этой теме была посвящена моя диссертация.
– Мне это известно, - улыбнулся Иисус.
– Там есть несколько существенных ошибок.
– Вы можете на них указать?
– встрепенулся Введенский.
– Такое вмешательство с моей стороны было бы неправильным. К тому же это не столь важно. Перед нами стоят гораздо более важные задачи.
– Все же так хочется узнать о своих ошибках, - грустно протянул Введенский.
– Для меня ранний христианский этап очень интересен, я считаю, это одним из самых замечательных и плодотворных периодов человеческой истории.
– Возможно, вы правы, Марк, - задумчиво согласился Иисус.
– Мы тут много спорим о том времени. К сожалению, очень быстро все пошло не совсем так. Стала возобладать догматика, которая не терпела никого свободомыслия. Признаться, я опасался этого с самого начала, но не думал, что все эти процессы начнутся так быстро и так мощно. Я пытался разрушить догматический иудаизм, но прошло не так много времени, как появился христианский, ничуть не лучше. Знаете, когда погибла Гипатия, я едва не нарушил запрет и не появился на земле. Мне было так плохо, будто это меня мучили и убили.
– Он надолго замолчал, Введенский молча ждал, когда Иисус заговорит вновь.
– Наверное, я не должен вам это говорить, но я совершил тогда поступок, который не имел право совершать. Я напустил на патриарха Кирилла - главного виновника в ее смерти болезнь, от которой он скончался. Я не мог поступить иначе, с моим именем на устах эти извергли сдирали с этой замечательной женщины кожу черепками от глиняной посуды. Вы счастливы, что не наблюдали этого ужасного зрелища.