Второе сердце
Шрифт:
Сергей неторопливо вернулся в очередь. Почти сразу же из дверей задней комнаты служебного помещения появилась хозяйка их окошка: кресла, стола, весов, рулона упаковочной бумаги, банки с клеем, банки с постоянно подогреваемым на электроплитке сургучом. Выражение лица хозяйки было неприятно-вызывающим: «Вот уж — и в туалет нельзя сходить!»
Очередь облегченно вздохнула и оживилась. Довольная собой, женщина с коробкой осталась сидеть на диванчике, и Сергей стоял теперь за не замеченной им ранее девочкой лет двенадцати, с некрасивым лицом, симпатичным в то же время своей серьезной задумчивостью,
Ранец-портфель на ее спине был неумело зашит по шву тонкими нитками; шапка и пальто казались поблекшими — вероятно, после неоднократных химчисток. Сергею вдруг подумалось, что так же неказисто выглядел лет двадцать пять назад он сам, в донашиваемых после старшего брата брюках, куртках, ковбойках. Двадцать пять лет — вечность целая!.. За последние годы он привык видеть детей, как правило, хорошо, словно чуть-чуть празднично одетыми, отчего сейчас и смутился, глядя на девочку. Нет, на ней были не обноски, все — свое, для нее покупавшееся, только самое, пожалуй, дешевое, из ассортимента магазина уцененных товаров.
Солидный мужчина, стоявший впереди девочки, протянул приемщице объемистый пакет:
— Авиа… заказная!
Женщина с коробкой, поднявшись с диванчика, втиснулась перед Сергеем: освобождая ей пространство, неловко тесня своего заднего, он понял, почему не заметил девочку раньше — этот тонкий саженец между двух могучих дерев.
Отвалившись от окошка, мужчина тщательно изучил полученную квитанцию, спрятал в бумажник и направился к выходу.
— Мне, пожалуйста, открытку… вон ту, с орденом… к празднику Советской Армии… — Девочка, привстав на цыпочки, протянула в окошко пятнадцатикопеечную монету.
— Что ж ты из-за одной… — начала было приемщица, но, осекшись, молча подала открытку и сдачу.
Пока оформляли коробку женщины, пока упаковывали его бумаги, Сергей непроизвольно продолжал наблюдать за девочкой. Она сняла ранец-портфель, выждала, когда освободится стул, аккуратно села, достала авторучку и, подложив один из разбросанных по столу бланков телеграмм под открытку, начала писать — медленно, не отвлекаясь по сторонам, время от времени останавливаясь в раздумье и шевеля обветренными губами. Отойдя на минуту из очереди — заполнить адресный бланк для бандероли, он постеснялся взглянуть, что она там выводит… Выходя на улицу, оглянулся в последний раз: девочка опускала открытку в громоздкий почтовый ящик, в щель для иногородних писем.
Ослепленный солнцем, он остановился закурить. Попавшаяся сигарета оказалась порванной, он полез достать новую и услышал за спиной хрипловатый голос:
— А ты что здесь делаешь, Марина?
Обращались, конечно, к е г о девочке.
— Я… я на почту заходила… Я только взглянуть…
— На что там смотреть, не знаю?!
Женщина лет тридцати пяти протирала перчаткой стекла очков. Желтые от курева пальцы… довольно свежий маникюр… Девочка переминалась с ноги на ногу, теребя варежку. При взгляде на них — обеих сразу — было ясно, откуда у девочки этот нос «уточкой», опущенные углы большого рта, бесформенно-округлый подбородок.
— Я… открытки к Восьмому марта… Наш председатель отряда Востриков дал мне задание найти — где
— Так ведь рано еще — к Восьмому…
— Востриков говорит: потом не найдешь хороших!
— Во кавалеры пошли! Ты бы сказала своему Вострикову, что будущим мужчинам полагается самим такие дела делать, а не вас, дурех, заставлять!
Рассматривая женщину, Сергей старался угадать, чем она занимается, где работает, но ничего определенного сказать себе не мог. Женщина хорошо, например, «вписывалась» в интерьер приемной его генерального директора, ее вполне можно было представить за столом бухгалтерии или в вечной суете и неразберихе их отдела снабжения. И в тишине библиотеки — в окружении картотечных ящиков, стеллажей с подвешенными к ним цветочными горшочками — она была бы на месте…
— Так и передай от меня Вострикову!
— Ладно, мама, передам…
— А сейчас подожди тут — я забегу узнать, почему нам вчера опять «Вечерку» не принесли. Вместе домой пойдем.
— Ты бы мне утром сказала — я узнала бы.
— Чудик ты, Марина! Станут они с тобой разговаривать?! Я уж сама!..
Девочка отошла к стене дома. Достав носовой платок, промокнула лоб, смахнула бисер пота, выступивший над верхней губой.
«Да, нелегко в ее возрасте дается э т о… На все опыт нужен!» — подумал Сергей и, поеживаясь на похолодавшем ветру, отправился восвояси.
Дома было тихо — радио и телевизор выключены.
— Димка спит… — сказала, по одному взгляду привычно поняв его, никогда не ожидающая лишних вопросов жена. Она собирала шваброй с пола остатки мусора; собрав, стряхнула в унитаз, спустила воду. — А я тебя смогу проводить, Сережа, до самого аэродрома! Я попросила приехать маму — через час она будет. Пускай заодно и переночует у нас.
— Пускай, конечно.
Он потоптался в коридоре, пытаясь вспомнить что-то, постоял над телефонным аппаратом, внимательно рассмотрел в зеркале свой утренний порез под носом, еще потоптался…
— Поставь чайник — пить смертельно хочется!
С такси они связываться не стали: безнадежность — относительно быстро дозвониться до диспетчера, заказать машину на нужное время, дождаться ее без нервотрепки — в субботу-то! — исключала комфортабельный вариант первых километров командировочного маршрута. Посидев, как положено, перед дорогой, вышли они из дому за два часа до времени вылета.
Отойдя от парадной несколько шагов, Сергей остановился:
— Забыл все-таки что-то… точно — что-то забыл!
— Ну, подумай.
Он и правда минуту подумал, поставив на панель чемодан, потом, махнув рукой, снова подхватил его.
— Ладно! Все равно — не возвращаться же! Пути не будет.
Дошли до станции метро, без толкотни спустились на платформу, сели в вагон.
— Нет, что же я все-таки мог забыть — не то в чемодан сунуть, не то сделать? Ума не приложу!
— Электробритву взял?
— Взял.
— Платки я тебе сама положила — с левой стороны.
Так… Так… Почитать взял… Дорожные шахматы… Аллохол… Мыло, зубная щетка, паста… Документы… Всё вроде на месте… Позвонил… позвонил… За квартиру уплачено…