Второе сердце
Шрифт:
…Михаил Петрович так же неожиданно, как обнял ее, расцепил руки (чуть не грохнулась!), повернулся и зашагал прочь.
Выходило не совсем по сценарию, но думать об этом не хотелось: привкус его сигарет, легкий, выветрившийся после утреннего бритья запах одеколона, головокружение и слабость, опустившаяся к ногам от груди, — все было внове. Она впервые понимала несравнимость настоящих мужских объятий с теми, что так часто выпадали ей на долю от сверстников, пресыщенных любовными забавами задолго до обретения мужественности.
— Где тут ночью
Вытерев волосы и растирая покрывшееся мурашками тело, она непроизвольно покосилась в ту сторону, откуда пора было в очередной раз появиться бороздящему долину самолету, и увидела дым. Лесной пожар, что ли, опять? Вряд ли… Две недели шли дожди — какой после них пожар?
Столб дыма быстро рос, становясь темно-бурым, с черными вкраплениями.
Торопливо одевшись, она побежала к лагерю.
Начальник партии Глеб Федорович Егорин занимал половину цельнометаллического, единственного в партии, вагончика — две комнаты: в одной из них, задней, он спал, вторая — служила ему рабочим кабинетом. На другой половине размещалась камералка.
Сейчас начальник сидел на ступеньках у входа в вагончик и пришивал к куртке пуговицу.
«Старушенцию свою не может попросить! Скрытничает, отношения не желает афишировать…»
— Глеб Федорович! — Галя, запыхавшись, прислонилась к косяку двери. — Глеб Федорович…
— Доброе утро, Галина! Что у тебя стряслось с утра пораньше?
— Дым там… над долиной… Дым странный…
— Неужто какой-нибудь очаг пожара ожил? Опять людей посылать!
— Я говорю — странный дым… ядовитого цвета… И самолет на очередной разворот запаздывает почему-то…
— Типун тебе на язык, Стрехова! Самолет, надо думать, место пожара облетывает, разведует… — Глеб Федорович положил куртку на ступеньки. — Айда, глянем на твой дым!
Обогнув вагончик, он встал на ближайший валун, прищурился из-под ладошки на лежащую перед ним долину.
Столб дыма, пока Галя бежала до лагеря и разговаривала с начальником, еще более вырос и почернел.
Опустив ладонь, Глеб Федорович сорвался с места и бросился обратно — к вагончику… в вагончик… к рации… Галя едва поспевала за ним… Настраивая рацию, он постарался отдышаться, и, когда заговорил, в голосе его не было и следа волнения: обычный, чуть-чуть, казалось, даже заспанный хрипоток:
— Триста первый, триста первый, триста первый… Я — «Кристалл», я — «Кристалл». Сообщите место своего нахождения, сообщите место своего нахождения. Прием.
Рация молчала. Глеб Федорович поскреб ямочку на подбородке, поправил ручку настройки.
— Триста первый, я — «Кристалл»!.. Сообщите свои координаты, сообщите свои координаты! Прием.
Рация молчала по-прежнему.
— Слушай, Галина! Живо беги — подымай Севу: пусть заводит «уазик» и мчит сюда… Ну, что ты уставилась на меня?! Беги, говорю тебе, за машиной! И никому пока ни слова! Поняла?
Он снова повернулся к рации.
— Я —
2
Трофим вышел из квартиры, аккуратно, чтобы не щелкнул замок (Зинаиде — в вечернюю смену, пусть отоспится!), повернул ключ и тут же, по шаркающим звукам и сопенью, донесшимся снизу, понял: «бегун» — на посту!
С промежуточной площадки лестничного пролета открылась привычная картина: налитая кровью лысина, склоненная над яростно снующей взад-вперед сапожной щеткой, нога в хромовом сапоге, впечатанная в третью, перешагнув две нижние, ступеньку марша, приоткрытая дверь — за обтянутым галифе задом «бегуна». Наведение утреннего марафета! После получасовой пробежки (отсюда и прозвище — «бегун») привычным маршрутом между типовыми корпусами их нового микрорайона, после душа и завтрака, перед уходом товарища майора на службу.
— Доброе утро, сосед!
— Привет… — Сосед остановил возвратно-поступательное движение щетки, давая пройти.
— Отчего не в духе?
— Не выспался… — Майор усмехнулся — обиженно и насмешливо одновременно.
Уже понимая (не в первый раз!), о чем пойдет речь, Трофим попытался изобразить на лице наивную заинтересованность:
— Что-нибудь интересное по телевизору допоздна показывали? Я вчера не включал…
— Вы у меня, Трофим Александрович, почище любого телевизора! Полночи спать не давал!
— Господи, сосед! Ну разве я виноват, что в доме такая сверхслышимость? Не на луне живем… — Трофим заспешил вниз.
— Тебя вчера и с луны было бы слышно!
«Давай, давай, выпускай пар!.. А еще говорят, что бег успокаивает, холодный душ укрепляет нервную систему!.. Перестарались вы, Трофим Александрович, с Зинаидой, перестарались! Конечно — под градусом…»
…Серега — товарищ со школьных лет — вчера женил сына. Давно не подавал о себе вестей — и вдруг прислал пригласительные билеты во Дворец бракосочетания, позвонил: получил ли? придете ли? «Дожили, старик!.. Как поется: «еще немного, еще чуть-чуть» — и дедом стану!.. Твоя-то, кстати, не собирается?» — «Нет как будто…»
Зинаида сначала поломалась — все же не жена, — однако к предстоящему торжеству успела сшить себе новое платье, излишне, как показалось Трофиму, модное.
Конвейер Дворца бракосочетания сработал безотказно. Потом молодых повезли в белой, с колечками, «Волге» по городу — маршрутом, предусмотренным свадебным ритуалом, а многочисленных гостей доставили в Дом свадебных торжеств — двухэтажный особнячок с подстриженным палисадником у фасада…
Трофим с трудом втиснулся в подкативший, битком набитый троллейбус, кое-как передал мелочь на билет, попытался протиснуться к заднему окну, но дама, тяжело дышавшая рядом — то ли от давки, то ли от жесткого корсета, оказалась проворнее.