Второгодник
Шрифт:
Завтра в Мстинский Мост на его "десант" приедет Нонна Николаевна. Ее он боялся до дрожи. Опозориться он не может ни при каких обстоятельствах, да что опозориться, маленькую недоработку не может себе позволить. Это же Нонна Николаевна…
Она приехала в тёмно-синем пальто со светлым воротником и такой же шапке-чалме, которая была такая большая, что личико Нонны Николаевны в ней казалось игрушечным. Пока разворачивалось все действо, они стояли рядом, изредка касаясь друг друга рукавами, и каждый раз Игорь внутри себя вздрагивал и с тревогой смотрел на Нонну, не заметила ли?
"Десант" отошел на второй
В зал вошла Нонна и с тревогой в глазах спросила:
— Игорь, я могу чем-то тебе помочь?
Он отвернулся и вцепился в спинку скамейки так, что она могла не выдержать. Через несколько мгновений он мотнул головой, встал и с огромным количеством воздуха в голосе, что называется с придыханием и с горячечным блеском в воспаленных глазах взмолился:
— Нонна Николаевна, я не могу вас видеть… Когда я вас вижу, то теряю голову и все, что у меня есть, даже твердость…
— Игорь, что ты говоришь? Мне уйти? — Нонна взяла его за руку.
— Я не могу без вас и с вами не могу, я никак не могу… — Игорь продолжил нести бред и не понимал, что говорит. Но вдруг нашел правильные слова:
— Я люблю вас, я не могу без вас!
Из него словно выпустили воздух, и он, как кукла, спустился на скамейку, не решаясь поднять глаза. Через долгие пять минут откуда-то сверху до него донеслось:
— Я тоже… — Она села рядом. — Я тоже люблю тебя. Уже давно.
До него не доходило что она говорит, он был во власти ужаса от своих слов. Она поцеловала его в щеку и прижалась к нему. Это нехитрое действие медленно, но верно стало возвращать его к жизни: сначала появился румянец, потом он положил свою руку на ее, потом повернулся и, наконец, поднял глаза… "Тут глаза их встретились…", как в сказках… До него вдруг дошло, что его не прогоняют, а даже вовсе наоборот…
— Как же теперь? — шепотом спросил он.
— Не знаю, — так же тихо ответила она и покрепче прижалась к нему, потому что ее тоже потряхивало.
Владимир Ефимович Семичастный и Александр Николаевич Шелепин сидели рядышком на речке и, забросив удочки, смотрели на поплавки.
— Володя, что там за история в Октябрьске произошла?
— Пьяные уголовники полезли к поселковым девчатам, а за них ребята вступились. Одного школьника пьянь порезала, двое бандюганов сбежали, а остальных ребята повязали и сдали в участок. Мой агент организовал патруль на дороге в поселение этих химиков. Они собрали команду в двадцать два человека, вооружились ножами и рванули вырезать село. Делали все по понятиям, но на дороге их встретили школьники во главе со своим тренером. Завязалась драка, бандюганы подоставали ножи, школьники тоже… Вырезали всех уголовников… Хорошо подготовлены оказались эти школьнички!
— Володя, как
— Что, Саша?
— Мне докладывали совсем по-другому.
— А кто?
— Секретарь Райкома КПСС в Кингисеппе, журналисты…
— Саша, а чего ты от них хочешь, им бы только выделиться. Секретарь, наверное, и в Октябрьск-то даже не ездил, а журналистов я, например, за источник информации вообще не считаю. Они всегда, слышишь меня, всегда, слышат звон, но врубиться никогда не могут.
— Но они же коммунисты!
— Саша, мы знаем друг друга много лет, ты сможешь понять то, что я скажу. Коммунист — это не профессия, и преданности недостаточно, чтобы занимать должности, в том числе и партийные. Если взять твоих секретарей, то там один придурок на другом сидят и друг друга погоняют. Нужны не коммунисты, а спецы и профессионалы. От этих кабыздохов меня уже тошнит…
Шелепин уже минут пять пристально смотрел на Семичастного.
— Ты понимаешь, что говоришь? Ты ставишь под сомнение роль партии.
— Нет не ставлю. Я ставлю под сомнение профессионализм значительного количества коммунистов, и, если мы не научимся находить грамотных профессионалов на партийные должности, все развалится само собой.
— Ты понимаешь, что, только благодаря им, мы сидим в Политбюро и в ЦК. Это наша опора, другой нет.
Они замолчали.
— Саша, а может, прав тот мальчишка… И даже ты не знаешь, что такое коммунизм? Знаешь? Я — нет. Я честно думал над этим, потом читал классиков и наших теоретиков. Не нашел ответа.
Шелепин молчал. Он почувствовал стену между собой и Семичастным и испугался ее. Без Косыгина и Брежнева он ему ничего сделать не сможет, а, с другой стороны, без его поддержки он в Политбюро — никто и звать его никак. Идеолог без идеологии. Даже здесь его, похоже, Косыгин с Брежневым обскакали.
— Мне не нравится наш разговор, Володя. Мы же друзья, и наша сила — в единстве, иначе нас зажуют.
— Иногда ловлю себя на мысли, что занять пост и удержать его — еще не все. Хочется смысла и результатов. А мы, Саша, только говорим, от нас никакой особой пользы людям нет.
— Ты сошел с ума. Мы цементируем страну, не даем ее растащить в разные стороны.
— Тут ты прав, но зачем? Почему без нас она начнет расползаться в разные стороны?
— Давай продолжим этот разговор в следующие посиделки. Надо подумать.
— Да, давай. Ты не думай, мне, не менее твоего, больно так думать. В конце концов, я тоже коммунист. Кстати, ты знаешь, что наш мальчик собрался в США. Ему пришло приглашение на обучение в Гарварде.
— Ты серьезно?
— Он улетает 11 мая рейсом на Нью-Йорк, Аэрофлот пробный рейс запускает.
— Что ты думаешь об этом?
— Он говорит, что едет за деньгами, технологиями и производствами. Хочет направить американские деньги в нашу экономику, именно американские.
— Как?
— Он надеется вынудить их строить у нас свои предприятия за свой счет.
— А они что — идиоты?
— Почему идиоты? Так дешево, как у нас, они нигде свою товары не произведут.
— Так они все, что сделают, будут вывозить? А нам что?
— Деньги, рабочие места, технологии, а главное — товарная игла. Если американцы привыкнут потреблять то, что сделали у нас, то отказаться не смогут, дорого будет.