Второстепенный

Нельсон Ирина

– Прекратить!
– зычный голос профессора привел всех в чувство. Он прошел ко мне, высокий и черный, и барды расступились перед ним, как море перед Моисеем.
– Вадим, что случилось?

Я молча стянула перчатки. От боли из глаз брызнули слезы. Барды рассмотрели мои обожженные руки и моментально растеряли всю агрессию.

– Кто-то подсыпал яд? Кто посмел?
– возмущенно спросил Абигор.

Я перевела взгляд на профессора.

– Вадим, я клянусь, перчатки были чистыми, - растерянно сказал он, обозревая россыпь мелких болезненных язвочек и волдырей на моей коже. Руки покраснели

и стремительно опухали.

– Я знаю, профессор, - хрипло выдохнула я, едва сдержав всхлип.
– Это просто опять моя сверхчувствительность. Простите, что сорвал песнь.

Барды переглянулись. Софи и Абигор стыдливо потупились. Они знали, что я не хотела участвовать. И помнили, как и почему после Комнаты Испытаний меня унесли в Больничное крыло.

Профессор осторожно поднял меня под локти и повел в замок.

– Как давно это продолжается?
– спросил он.
– Ваша сверхчувствительность?

– Какая вам разница?
– я не удержала горечи.
– В этом замке всем абсолютно всё равно, что со мной происходит. Какой из директора Аунфлая опекун, вы сами знаете. Учителя отмахиваются. Даже целительница - и та меня послала. Я бы давно уже сбежал, только не знаю, как.

Хватка на плече стала крепче.

– Ясно, - процедил профессор.
– Что ж... Мои комнаты находятся недалеко от башни бардов. Надеюсь, их магический фон вам подойдет. У меня есть несколько немагических составов, они вам точно помогут.

– Может, вы поможете сбежать?
– не удержалась я.
– Профессор, ну не могу я больше тут! От прикосновений меня словно током бьет, всюду пахнет непонятно чем, к вещам прикасаться невозможно. Я ведь сразу узнал, что вы эти перчатки сами сделали и сварили в них всего одно зелье!

У профессора отчетливо скрипнули зубы.

– Значит, вся ваша нелюдимость была вызвана этим... Я организую вам встречу с другим целителем. Вне Фогруфа.

Наконец-то, хоть один адекватный учитель!

Глава 9. Вопиющий случай

Оказавшись в его комнатах, Вадим с любопытством завертел головой. Корион и моргнуть не успел, как мальчишка подошел к стеллажу с заспиртованными гадами и с любопытством, безо всякой брезгливости, всмотрелся в баночки.

– Ух ты! Да у вас тут целая Кунсткамера!
– восхитился он.

– Потом посмотрите, - буркнул Корион, затолкал его в ванную и крутнул вентиль.
– Мойте руки.

Вадим пихнул ему свою сумку, сунул изуродованные руки под струю воды и расплылся в блаженной улыбке. Улыбка у него была красивая - солнечная, хитрая. Высокие скулы и прищуренные глаза придавали мальчишке сходство с озорным лисенком. Эту улыбку не погасила ни чужая страна, ни нарочитое безразличие взрослых, ни магическая сверхчувствительность. Казалось, ему всё нипочем, что он верит - выпутаться можно из любой передряги, хохоча и улыбаясь. Нужно лишь выгадать удобный момент. "Как оказалось, не казалось", - хмыкнул Корион, оценив слишком ровный и большой вес почтальонки для такой маленькой наполненности. Насчет побега Вадим не шутил - внутри сумочка была безразмерной и наверняка уже хранила всё необходимое.

Корион положил почтальонку на стол и пошел в хранилище. Обезболивающих и заживляющих в силу специализации у него

было великое множество, даже элементарная мазь на основе масел, пантенола и ланолина. Вадим терпеливо ждал его в ванной, держа мокрые руки на весу. Корион застал его, когда он рассматривал их, повернув к свету.

– Похоже на кислотные ожоги, но чтобы от простой изоляции? Если бы это была виновата моя сила, то должно идти еще и поражение мягких тканей - всё идет изнутри, но нет... Да и язвочки с волдырями очень подозрительно расположены...

– Что вы говорите?
– заинтересовался Корион.

Вадим вздрогнул и поднял голову.

– Да вот, думаю, что ожоги у меня какие-то странные... Больше похоже, что на коже прошла какая-то химическая реакция...
– он задумчиво прищурился и оценивающе посмотрел на профессора.
– Если предположить, что в перчатки действительно что-то подсыпали, что это могло бы быть?

Кориону захотелось сказать, что всё это ерунда и домыслы, потому что никто не мог взять его перчатки, однако только-только построеный мостик доверия следовало закрепить. Он открыл мазь и потянул запястья мальчишки ближе к себе.

– Почему вы допустили эту мысль?
– спросил он, осторожно намазывая язвочки мазью. В воздухе терпко запахло травами.

– Потому что самые тяжелые участки расположены как раз на тех местах, откуда я вчера смыл чернила от перьевой ручки, - ответил Вадим и, подумав, добавил.
– Мылом.

Корион задумался уже всерьез. Мыло, чернила, перчатки - это уже походило на схему для незаметного устранения, когда по отдельности компоненты не представляли никакой угрозы. Если предположить, что кто-то из врагов все-таки пробрался в Фогруф сквозь все системы защиты... Или... Если бы по каким-то причинам Аунфлаи лишили его покровительства, то, скорее всего, избавлялись от него именно так.

– А еще у меня уши заложило, - всё также спокойно сообщил Вадим.
– И в груди тяжесть появилась. И стоять стало как-то не очень хорошо...

Он склонил голову набок, прислушиваясь к ощущениям, чуть покачнулся. По лицу медленно разлилась бледность. Корион выругался, подхватил мальчишку на руки и пинком открыл дверь в лабораторию. Яд. Все-таки яд.

Какое счастье, что как алхимик он постоянно держит у себя комплекс детокс-зелий.

Вадим не сопротивлялся - лишь жмурился и хихикал, когда Корион вливал ему в глотку зелья и колол антидоты. Расширенные зрачки пьяно и расфокусированно следили за каждым движением. Корион жесткой рукой схватил светлые кудри, наклонил хихикающего мальчишку над раковиной, зафиксировал затылок. Его пальцы залезли в рот и надавили на влажный язык. Волхова вырвало.

– Пей!

К губам мальчишки прижалось прохладное стекло фиала. Он глотнул, скривился, по-русски возмутился:

– Че за приторная херня?– и захлебнулся в очередном позыве.

Несмотря на то, что мальчишку полоскало гораздо жестче, чем обычного эльта, Корион был неумолим. Пока все зелья из аптечки не были использованы, а мир в пьяных зеленых глазах не потерял свою привлекательность и не стал жесток и суров, он не успокоился. А когда хихиканье, наконец, прекратилось и сменилось жалобным "Сэр, хватит. Больно же", он не удержался от облегченной ругани.