Второй Беличий Песок

Квотчер Марамак

Уж где-где, а в цокалище было чем заняться. Учгнездо продолжало грызть незнание, устраивая эксперименты различного характера, навроде как с сотым дёгтем, так что стоило развесить уши - и за них хватались. Макузя этим не испугать, так что возня проходила вполне в рамках предуслышанного. Кстати, никуда не делся Лес, засыпанный толщенным слоем снега, и продолжал приносить зверькам чистую Хрурность.

Что же до Риллы Клестовой, той самой что шарила в землеграфии, как мышь в амбаре, так она вспушилась - что впрочем никого не удивило. На рыжие уши грызунихи в основном и обрушивались вопросы о том, почём перья. Всмысле, дорогу

и всю обстановку до самой Керовки и первого тарного пруда Макузь и Ситрик разведали - всё было и цокнуто, и задокументировано. Однако далее вылезала задача, которая могла привести незнающего грызя в ступорок. Требовалось двигаться в болота дальше, возможно на десять-двадцать килошагов, при этом не имея никаких привычных ориентиров в виде троп и дорог. И не только двигаться, но и закартографировать всё услышанное годным образом.

Клестовская сквирья, как они называли свою семью, обитала на границах цокалища, в самом оном и далее в Лес - пуши, как они привыкли, не скучивались. Данные же пуши более всего тяготели к реке, да и вообще большая часть их связывалась с речным транспортом, мостами и переправами, паромами - в общем цокнуть, всякой такой погрызенью. Рилловский отец был тот самый грызь, что зимой наводил ледовые переправы через Жад-Лапу для зимоходов - трудно переоценить значение этого пути, который соединял всю огромную страну вокруг Щенкова с другими, не менее огромными.

Вслуху таких дел белка ещё в молодости плавала на пароходах, ходила с зимоходчиками на не меньшие расстояния, один раз даже плавала в южные моря с охотниками на огромных акул. Всмысле конечно связь с теперешними событиями была, но не прямая; просто в итоге всех этих возен Рилла оказалась достаточно натаскана, чтобы проводить обзорное цоканье по вопросам ориентирования на местности. Проходило оно, обзорное, всё в том же помещении учгнезда, когда пуши сидели, хоть и не на хвостах, и выслушивали соль, а на столе мерно мерцала масляная лампа.

– Впринципе, оно всюду, - вещала белка, - По любому отдельно взятому кусту можно определить, где север, а где юг.

– А как?

– Как, йа цокнула только что.

– Ах да, запамятовал.

– Так вот... А ещё, к нашей удаче, пуши додумались до железной стрелки.

Надо заметить что пуши не то чтобы додумались, а просто заметили способность намагниченных металлов ориентироваться по сторонам - неважно как именно они ориентировались, о магнитном поле ещё никто не слыхивал, а для практического применения это было несущественно. Стрелка выполнялась в виде стрелки, подвешенной на нить над шкалой, показывавшей направление, а всё это хузяйство помещалосиха в ящичек на подвесах, так что при любом повороте внешнего корпуса стрелка оставалась горизонтальной. Прибор сей был не особо удобен в походных условиях, зато довольно эффективен - направление показывал точнёхонько.

Руфыс цокнул, что двадцать килошагов можно и на глазок направить, на что Рилла возразила, приведя данные о том, что в условиях ограниченной слышимости большинство животных начинают петлять кругами, и грызи не исключение. Добавить к этом надобность постоянно петлять по болоту, находя более проходимый маршрут, и станет чисто что эт-самое.

Бульба, особо пуховой белкач с рыжей "бородой" из шерсти, доложил группу о подготовке с точки слуха противокусательной защиты. Подготовились основательно: ровным счётом все тушки оснащались шипованными ошейниками, налапниками и наплечниками, что крайне затрудняло процесс кусания даже для тигра, а главное не давало нанести критических повреждений за короткое время, что наиболее ценно.

Жмурыш было схватился за уши, что мол тащить ещё такенное погрызище, но его успокоили, цокнув что погрызище не тяжёлое, а вдобавок заменяет часть утепления. Мягкие части "брони" делали из толстого прочного клоха, а шипы - из особо высушенных корней каменной берёзы. А из этой берёзы раньше колуны делали, которые раскокивали обычные поленья, так что шипы были как лёгкие, так и прочные, пух сломаешь.

– Тем более, - добавил Бульба, обводя ушами сотрапов, - Мак и Сит ходили осенью...

– Отвод!
– цокнула Рилла, - Не осенью, а лапами!

– Да. А когда болото замёрзнет по большей части, туда вполне вероятно нагрянут копытные.

– А что они там забыли?

– Осинник и ивняк, а также всю прочую ботву, до которой не дотянуться по топи. Ну а за ними подвалят и волки.

– Хорошо если волки, - поёжилась Рилла.

– Это да. Но, как йа слышал, камульфы на зиму кочуют на юг, - заметил Бульба.

– Туда им и дорога, вообще не нужны, - Рилла постучала по столу пером, раздумывая.
– А что насчёт того, насколько основательно замерзает болото?

– Вот, сделали схему, - показала Хвойка, - Где трясина совсем трясина, там замерзает плохо или вообще никак.

– А с пуха?
– уточнил Бульба.

– Это как компостная куча, - пояснила грызуниха, - Гниёт и от этого греется. Несильно, но хватает чтобы не замерзало.

– А, тогда чистенько. Когда выходим?

– Через два дня пойдёт поезд на Мохов, - просветил Руфыс, - Вроде должно быть место. Доберёмся до нужного поворота, это станция Триельская, а там мышью.

– Это в пух.

Это было в пух, или даже в два. Десятивагонный поезд на Мохов ушёл со станции почти как планировалосиха, и место в нём нашлось. Пуши конечно не занимали натуральные пуховозные вагоны, которые имели сиденья для хвостов и утепление - в таких мотались на дальние расстояния в несколько дней, а если недалеко - лезли поверх мешков, ящиков и бочек, погруженых на платформы и в вагоны. Вдобавок так они сидели на десятом вагоне, и паровоза вообще почти не было слышно, только свистки; в остальном же поезд не издавал почти никаких звуков, кроме шуршания лыж по плотному снегу в колее, и скользил при этом крайне плавно. Само собой плавно - любая неровность просто утюжилась, а падающие на лыжню ветки откидывали вбок скребки на паровозе.

Поезд шёл со скоростью шага четыре, не меньше, так что когда заезжал на просеку в густой лес, а это случалосёнок часто, деревья так и мелькали в ушах. Грызи перецокивались и травили байки, отчего всё дело сопровождалосиха постоянным ржанием, как будто состав вёз табун лошадей. Кто-то свистел на дудке или бренчал на такой струнной штуке, которая издавала мелодичные звуки, и слышалась старинная грызунячья:

Распушались с кисточками уши!

Хвост огромный жутко пуховой!

Выходила на берег да пуша,

На высокий на берег крутой.

Короче цокнуть, несколько часов на поезде отнюдь не утомляли, а даже наоборот, веселили. Один грызь ухитрился даже показать такой фокус - подпрыгнув и схватившись за ветку над платформой, он провисел там и спрыгнул уже на хвост поезда, когда тот подъехал. Не меньше смеха вызвали кабаны, стадом пёршие по лыжне и с диким визгом бросившиеся в разные стороны при приближении поезда - слышать визг и подпрыгивание в снегу толстых тушек было смешно. На самом деле кабаны никак не могли на запомнить, что по лыжне ездит поезд, так что их видимая истерика наверняка была наигранной.