Второй этаж
Шрифт:
— У тебя будет ребенок.
— У тебя тоже может быть.
— Ты влюбился.
— И ты.
— Мы — невозможно.
— Да.
— Но.
— Но.
Не зная зачем, я оборачиваюсь, и его губы тут же находят мои. Он отстраняет меня от двери и вдавливает в стену, удерживая в одной руке мое лицо, другой обнимая за талию. Он требует, впитывает, поглощает. Я хочу остановиться. Я не могу. Не могу. Я тяжело дышу, жадно вдыхая носом воздух. Вдруг он отрывает свои губы, прижимается лбом к моему, прерывисто дышит и шепчет:
— Что ты делаешь со мной? — И не дожидаясь, пока я свяжу слова в предложение,
— Абсолютно.
— Тогда какого черта ты не выходишь из моей головы?
— Ты сам это выбираешь.
— Я хочу, чтобы ты осталась.
— Я не могу.
— Теперь, хочу еще больше.
— Не надо.
— Предлагаешь отпустить тебя?
— Да.
— Ни единого шанса?
— Его и не могло быть.
— Знаю. Но целую тебя. — И он снова касается моих губ.
— Пожалуйста, — выдыхаю я.
— Миа, ты…
— Не говори.
— Оставить?
— Да.
— Ты сможешь?
— Что?
— Не возвращаться в этот момент?
— У меня есть выбор?
— Есть.
— Ты врешь.
— Вру.
— Ухожу.
— Остаешься.
— Издеваешься.
— Борюсь.
— Кончилось.
— Началось.
— Ты ненормальный.
— Влюбленный.
— Ложь.
— Правда.
— Я не твоя.
— Не моя.
— Не мой.
— Не твой.
— Отпусти.
— Еще минуту.
— Для иллюзии.
— Для нас.
— Нет нас.
— Сейчас. — Минуту Громов смотрит в мои глаза, потом произносит мое имя. В его голосе боль смешивается с желанием, но он опускает руки. Пустота.
Я снова касаюь ручки двери.
— Останься.
— Ты знаешь.
— Невозможно, — с обреченным согласием говорит он и позволяет мне уйти.
Запираюсь у себя в номере и отдаюсь душащим меня слезам. Этого не должно было произойти. Ни тогда, ни сейчас. Это неправильно, непристойно и подло. Бумеранг всегда возвращается. Ненавижу себя и его. Но так хочу. Так жажду. Подавлять себя ровно как уничтожать. Я словно сбросилась с отвесной скалы, попала под грузовик, разбила головой кирпич, убила кошку. Стены, щиты бессмысленны, когда влюблена. Вопреки всему, даже тому, кого любишь. Не могу вместить их обоих. Слишком мало места. Остается выбирать и только. В изнеможении падаю на кровать и отдаюсь всепоглощающей темноте.
«Правильно. Все правильно», — внушает мне Миа-2. Я всхлипываю.
Глава 20
Просыпаюсь от звонка мобильного. Почему все так против, чтобы я высыпалась в этом проклятом городе?
— Алло, — сдавленно говорю я.
— Ты спишь, любимая?
— Валера, зачем ты звонишь в такую рань?
— Уже шесть утра, милая.
— Только шесть.
— Вы там в командировке расслабились немного.
— Кто вы?
— Ладно, не злись. Я хотел сказать, что люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — на автомате произношу я, как в голове всплывают Его поцелуи. Я резко отрываю голову от подушки.
— Слышу, ты встала?
— Да, спасибо, что разбудил.
Черт! Черт! Черт!
— Позвони мне вечером, ладно?
— Хорошо.
— Целую.
— Целую.
Я безвольно опускаю руку
«Конечно, ты же пошла к нему в номер. Зачем еще, как не за этим?» — констатирует Миа-2.
Я сдавливаю голову руками и утыкаюсь лицом в подушку, жалобно поскуливая. Что я наделала? Валера никогда меня не простит.
«Он и не узнает», — усмехается моя внутренняя копия.
Такое невозможно скрыть. Чем же зацепил меня Громов?
Я кричу в подушку, а затем принимаюсь ее колотить, пока не вылетают первые перья. — Идиотка! — Я швыряю перьевую в стену. По всей комнате тут же разлетается пух.
Мне хочется выдрать себе волосы, удариться головой об острый угол стола, сжечь дотла! Там в лифте, когда он закрыл «мир», я думала, что это конец… Я не могу избавиться от наваждения. Я хочу вернуться в этот номер и продолжить начатое! Как мне подавить это? Как выкрутить его? Зачем он встретился мне?!
Выхожу из номера. Подхожу к его двери, прислушиваюсь. Тишина. Постучать?
— Не повторяй ошибок, Миа, — говорю сама себе и иду к лифту.
Нервы ни к черту. Переминаюсь с ноги на ногу и часто жму на кнопку вызова. Поскорей бы этот лифт приехал.
— Миа, подожди, — вдруг Он окликает меня.
Я оборачиваюсь. Громов слегка помят, но, тем не менее, от него веет свежестью и уверенностью. Он достигает меня в три размашистых шага и дарит широкую улыбку.
— Доброе утро.
— Доброе, — вторю ему. Наконец, двери открываются, и мы входим в кабину, не прерывая зрительного контакта.
— Ты ушла, — заявляет Константин.
— Продолжаешь? — усмехаюсь я, стараюсь подавить волнение.
— Не стоит?
— Кажется, мы все обсудили.
— Но не перестали чувствовать.
— А это возможно?
— Хочешь проверить? — Серьезность сменяет игривая настойчивость. Хорошо, что Громов удерживает себя на месте.
Лифт останавливается, предоставляя, нам возможность выйти. Я думаю, что сказать. Мне до смерти хочется забыть обо всем, что есть в моей жизни. Быть только собой, без мужа, без прошлого. Той Миа, которая просыпается, когда Константин рядом. Но разве так может быть?
— Ты не ответила, — подмечает Костя перед входом в кафе.
— Тебе недостаточно?
— А тебе?
— Закончилось, — отрезаю я. Вопреки всему я заставляю себя отказаться, пытаясь убедить свое сердце в правильности этих действий. Хотя я безумно хочу, чтобы он настаивал и добивался — ненавижу себя за это.
— Невозможно. — Он вполне серьезен.
— Костя. — Я пытаюсь его остановить, сверлю взглядом.
— Миа. — Громов пытает меня потопить.
Со стороны мы, должно быть, выглядим как два боксера на ринге или как две женщины, столкнувшиеся на перекрестке, или как дети, не поделившие игрушку. И тут нет компромисса, я хочу закончить, а он продолжить. Одно общее, оба хотим победить, только у каждого своя победа. Я думаю головой, а он нет. Если бы не было Валеры, я бы отдалась этому моменту, этому чувству. Никогда еще я не испытывала подобного. Но у меня есть муж. А у него жена. Скоро и дети будут. Почему он так поступает со мной? Неужели ему не страшно? Неужели он готов все перечеркнуть? С другой стороны, он ничем не рискует. Мужчинам всегда прощали их «ошибки».