Второй кощей
Шрифт:
Прагматичность Трепова и нелюбовь к Изнанке сослужила для него добрую службу. Сейчас Дед походил на человека больше, чем многие кощеи, которые оказывались здесь. По крайней мере, его лицо можно было рассмотреть, пусть неизвестный скульптор и вырезал еще морщины глубже, чем в родном мире, оставив в их желобах проклятые чернила.
Тогда как на его собеседницу смотреть было попросту неприятно. Кожа ведуньи сморщилась, как высохшая тряпка, почернела, правая щека истлела и обнажила жевательная мышцы. Носовой хрящ разрушился, навевая ассоциации о древней любовной болезни. Но
От своего наставника Трепов часто слышал, что жизнь — весьма условная субстанция. И не всегда тот, у кого бьется сердце, функционирует мозг, двигается и рождает слова язык, — еще жив. Как не всегда тот, кого закопали в землю, перестает существовать в мыслях других. Еще этот идиот говорил, что единственное, ради чего стоит жить — это любовь. Неважно к чему.
Тимофей Валентинович по молодости слушал эту глупую софистику, открыв рот. Вот только потом понял, что это бредни сумасшедшего старика. Помогли ему эти россказни? И где сейчас его жизнь?
Правда, Трепов тут же невольно подумал, что раз вспоминает своего учителя, то по рассуждениям того, старик жив. В мыслях и сердце ученика. И тут же недовольно отмахнулся от этой неприятной догадки.
— Я рад тебя видеть, — соврал он.
Уродливая голова чуть склонилась набок. А ведунья, хотя, какая она ведунья, почти кощей, гадко улыбнулась:
— Я знаю, что ты не любишь Изнанку. И что ты предложил встретиться здесь, говорит о серьезности ситуации.
— Может, потому, что она действительно серьезна? — нахмурился он. — Пацан… глупый пацан, который рубежник без году неделя, вернулся домой, когда должен был умереть в Петербурге. И более того, взял девятый рубец. Он видел ларь и понимает, как открыть его. А между тем срок скорбной луны на подходе.
— Не думаю, что один девятирубцовый мальчик может встать на пути у всего Созвездия. Что-то мне подсказывает, что в нужный час все члены вашего Ордена явятся на зов реликвии, ведь так?
— Я еще размышляю на этот счет. Появление пяти кощеев не останется незамеченным, — нервно ответил Трепов. — Кому-то придется отвлекать внимание. А если под ногами будет болтаться мальчишка, который может помешать всем планам… Девять рубцов, это ведь…
Дед вдруг замер, внимательно разглядывая собеседницу. Как если бы первый раз ее увидел. Та даже обернулась. Наверное подумала, что среди безжизненных барханов степи Скугги появился некто опасный.
Места здесь были глухие, по той причине, что в степях Изнанки нельзя найти ничего интересного. Правда, мало кто знал об укрытой высокими скалами плодородной лощине. Инга сама обнаружила эти земли из-за небольшо оказии. Во время Скольжения, у нее слетела обувь и пришлось остановиться… А ныне, когда место окружено множеством артефактов, набрести на него случайно было практически невозможно.
Но наверху порой действительно встречались хищники. Иногда очень опасные, от которых можно укрыться разве что в городах или за плечами сильных рубежников. Однако довольно скоро стало понятно, что причиной пристального взгляда собеседника является не опасный
— Может, ты просто решила обмануть меня, Травница? Пацану нужен второй кощей. С нашей последней встречи ты обзавелась двумя рубцами. С твоими талантами до кощея — рукой дотянуться.
— Стечение обстоятельств, не более, — улыбнулась ведунья, однако забыла, что находится в Изнанке. Потому нужного эффекта не добилась. Скалящаяся полуразложившаяся голова не внушала доверия. — Я много лет сотрудничаю с тобой. Я твои глаза и уши в Выборге.
— Что не помешало тебе стать замиренницей мальчишки.
— Чтобы стать еще ближе к Матвею, — пожала плечами та. — И у меня получилось.
— Если ты ведешь двойную игру…
Трепов не договорил. Да ему и не требовалось произносить нужные слова, чтобы Травница все поняла. Она знала его истинную силу. И знала, что тверского кощея лучше не злить. Лишь судорожно прижала руку к груди.
— Помнишь, да? — улыбнулся Трепов. — Это хорошо. В тот раз я был милостив и добр. Попробуешь что-то выкинуть снова — я сотру тебя в порошок.
— Я никогда… — торопливо сказала Инга.
— Хорошо. Теперь скажи, что можно сделать, чтобы остановить мальчишку?
— Остановить? Я его замиренница. Я не могу навредить ему.
— Инга…
Трепову даже не пришлось рисовать форму заклинания. То образовалось словно самой собой, с уже заполненным хистом. Невидимая рука подняла Травницу над землей, сдавливая горло. Инга судорожно засучила ногами, пытаясь избавиться от угрозы. Только получалось, что она тщетно расцарапывала себе шею, не нанося никакого вреда кощею.
— Я же сказал, не играй со мной. Ты можешь в любой момент в одностороннем порядке снять клятву замирения. Или найти тысячу и один способ навредить замиреннику. И только не ври, что уже не думала об этом.
Травница захрипела, пытаясь выдавить из себя нечто разборчивое. Ее потухшие глаза почти вылезли из орбит, а руки вместо попыток членовредительства принялись совершать какие-то круговые движения, словно Инга пыталась привлечь внимание.
Она упала, как куль с запрелыми, тяжелыми травами. Теперь в ведунье не было никаких грациозности и возможной опасности. Время разговоров и красивых речей закончилось. Тверской кощей четко указал Инге, кем она была на самом деле. Девочкой для битья, которая может лишь выполнять приказы. Если сделает все правильно, ее похвалят и наградят. Если нет, то будет не очень хорошо. Шрам на груди свидетельствовал именно об этом.
— Фурии.
— Эти византийские паразиты? — сморщился Трепов. — Я их не видел уже лет сто пятьдесят.
Инга ответила не сразу. Она откашлялась, пытаясь втолкнуть в себя побольше воздуха. Который, к слову, здесь в последнее время стал более морозным. На Скугге вообще происходило что-то странное с температурой. Чем славилась Изнанка — это постоянством, именно потому Инга разбила здесь небольшой сад. Но за последнее время в нем погибло несколько важных для нее растений.
Но что произошло, она выяснит потом. Самое главное сейчас было убедить этого тверского ублюдка, что Травница сделает все, чтобы усложнить жизнь Матвею.