Второй выстрел
Шрифт:
Дома ее не оказалось. Я кое-как нацарапал две записки и сунул одну под дверь, другую — в почтовый ящик, на всякий случай. Обе состояли из одной фразы, не считая подписи: «Сонька, очень прошу, позвони мне срочно».
Вечером звонка не было. На другой день все повторилось: я снова поехал к ней, никого не застал и зачем-то снова оставил две отчаянные записки. (Этот «другой» день нужно расписать подробно — если не по часам, чего я сделать уже не смогу, то, по крайней мере, по порядку, ничего не пропуская.)
Итак, утром я снова съездил к Соньке — и снова безо всякого толку. На обратном пути до меня вдруг дошло, что она собиралась куда-то
— Чего тебе? — процедил он сквозь зубы.
Тут я как будто на секунду очнулся от спячки — и растерялся. В самом деле: с какой стати я решил, что он что-то знает? Лучше было повернуться и уйти, не задавая никаких вопросов, но я все-таки спросил, не знает ли он, где может быть Сонька. Он оскалился совершенно по-волчьи, а может, впрочем, и по-собачьи, и отрезал:
— Ничего я не знаю! Ничего — понял?
— Послушай, Тимоша… — зачем-то начал я.
— А пошел ты знаешь куда! — огрызнулся он, подхватил свое пиво и скрылся в доме.
Идти за ним следом явно не имело смысла. Выйдя за калитку, я снова в нерешительности уставился на нашу дачу и снова пришел к тому же выводу, что и вчера — не мог я заставить себя пойти к Марфуше, ну просто никак не мог. Я решил зайти к Ольге: мне так или иначе нужно было сообщить ей о результатах моих поисков, пусть даже и отрицательных. Я ведь обещал держать ее в курсе. Однако мне и тут не повезло: Ольги не оказалось дома. Тетка встретила меня чрезвычайно приветливо и стала уговаривать выпить чайку и подождать — «да она вот-вот вернется». При дальнейшей беседе выяснилось, что «вот-вот» наступит в лучшем случае часа через два. Я подумал, что два часа с теткой — это, пожалуй, слишком, и откланялся: «Рад бы, но не могу, очень тороплюсь, извините». Так и вернулся домой несолоно хлебавши, ухлопав полдня неизвестно на что.
Во дворе я увидел мать. Она стояла около своей машины и доставала ключи.
— Звонила Марфуша, — сказала она. — Хочет переехать в город. Поеду помогу ей перевезти вещи и кота заберу…
— Моя помощь нужна? — я не стал говорить ей, что только что вернулся оттуда. — Вещи таскать или что-нибудь…
Мать махнула рукой:
— Да какие там вещи, господи!.. Сами справимся. Иди себе…
Последующие несколько часов я опускаю — решительно не помню, чем я занимался в это время. И вообще это не имеет никакого значения. Около восьми раздался телефонный звонок. Звонила Ольга. Я сразу понял: что-то произошло. Ее голос звучал совсем не так, как накануне. Вялости и апатии как не бывало — голос дрожал от возбуждения.
— Знаешь, — сказала она, — по-моему, я догадалась. Ты понимаешь? Я знаю… про того… про второго…
— Как это? — тупо переспросил я.
— А вот так! — теперь в ее голосе звучало что-то похожее на торжество, и это меня почему-то напугало. — Я прочитала в газете.
Мне пришла в голову нелепая мысль, что она говорит о сегодняшней газете. Какая-то сегодняшняя газета напечатала сообщение о том, что преступление раскрыто…
— В той газете, — продолжала она, — ну в той, старой, которую мы с тобой смотрели, помнишь?
— Помню, — сказал я. — Но ведь мы ничего не нашли…
— Проглядели! — она почти захлебывалась от волнения. — Там сказано… И знаешь что? «Фауст» здесь ни при чем. Не знаю, какой дурак прислал эту открытку. Надо не «Фауста» читать, а «Первую любовь», только внимательно — там все сказано. Я нашла в газете, а потом сразу взяла «Первую любовь» — и догадалась. То есть, мне кажется, что догадалась… Она ведь сказала: «лишних подсократить»! Понимаешь — «лишних»!
Я подумал, что она повторяется — об этом мы уже говорили. И вообще — меня пугало ее истерическое состояние.
— Оля, — сказал я, стараясь говорить как можно более спокойно и веско, — пожалуйста, объясни толком…
— Нет, я не видела, — вдруг сказала она совершенно другим тоном. — Да, конечно, пожалуйста… — и тут же, после секундной паузы: — Это я не тебе…
— Прошу тебя, объясни мне все толком, — повторил я.
— Н-нет… — она замялась. — Мне не хочется… по телефону… Тут…
— Хорошо, — перебил я. — Я сейчас приеду.
— Не надо. Не приезжай. Куда ты поедешь на ночь глядя! И потом, — с досадой добавила она, — здесь все равно не поговоришь — полон дом народу.
— Кто там у вас? — поинтересовался я.
— Обычная компания, — она прикрыла микрофон рукой и прошептала так, что я едва разобрал: — Твоя мать здесь.
— Моя мать?! — опешил я. — Что она там делает?
— Не знаю, — раздраженно проговорила она. — Ходят тут всюду, что-то высматривают…
Я не понял, почему она употребила множественное число. Ходить и высматривать что-то в чужом доме было совсем не в духе моей матери, но мне было не до того, чтобы за нее заступаться.
— Приезжай завтра, — сказала Ольга. — Тут никого не будет. Даже Лели не будет, она с утра к врачу записана. Поговорим спокойно. А я за ночь все еще раз обдумаю.
Тут я должен сделать маленькое отступление. Есть два дурацких приема, на которые натыкаешься в самых разных детективах. Номер один: злодей в финале берет героя на мушку, но почему-то не стреляет, а начинает рассуждать. — Тем временем или помощь подоспеет, или герой сам сообразит, как выпутаться. Номер два: обладатель важной информации не сообщает ее вовремя кому следует, а оставляет при себе. В результате его убирают, тайна остается тайной, а сюжет получает дополнительный толчок. Любому дураку ясно, что это натяжка, правда ведь? Да… Если бы я в тот вечер не послушался Ольгу и все-таки поехал бы к ней, все, безусловно, было бы совсем по-другому. Вот вам и натяжка… До сих пор не могу понять, почему я подчинился этому ее «не приезжай». Подумал, что поговорить все равно не дадут… и потом — то, что она сказала про мать… Это, конечно, тоже сбило меня с толку. Больше того — пусть бы я даже и не приехал, но у меня хватило бы ума убедить ее рассказать все по телефону — и тогда все могло бы сложиться иначе. Тут я, правда, уверен не на все сто процентов, но очень на то похоже… Ведь наш с ней разговор подслушали.