Вторжение: Взгляд из России. Чехословакия, август 1968
Шрифт:
– Во время боев и демонстраций в центре Праги и в других местах в Чехословакии погибло больше ста человек, почти исключительно невооруженных гражданских лиц. Вы чувствуете свою ответственность за их смерть?
– Гражданских лиц? Не может быть. Не знаю, как обстояли дела у остальных, но моей дивизии это не касалось. Говорили, что велись бои у здания радио и у вокзала, но я в это не верю. В моей дивизии, кроме трех танкистов, погибших в аварии, потерь не было. Клянусь честью генерала Советской армии!
– Но факты этих жертв подтверждены, установлены конкретные имена.
– Снова повторяю: в сфере
– Может быть, это и не касалось ваших солдат, но сто человек погибло.
– Я таких данных нигде не встречал. Они могли быть секретными, до меня они не дошли [41] . И разыскивать их я уже не буду.
– До какого числа Вы оставались в центре Праги?
– До 10 сентября. Потом мы отошли в леса и на холмы где-то в 5 или 6 километрах на запад от Праги. Мы старались не слишком мешать и не усложнять жизнь местному населению, соблюдали все гигиенические нормы. Мы выкопали туалеты, выгребные ямы, а потом закрывали и дезинфицировали их, чтобы не распространилась какая-нибудь зараза.
41
По сведениям чешских историков, в ходе вторжения погибло 108 граждан Чехословакии (в некоторых публикациях приводится другая цифра – 122 погибших; именно эту цифру называет Д. Поволны в статье, помещенной в настоящем сборнике) и ранено около 500 человек.
Мы старались помогать окрестным людям. В сентябре или октябре в аэропорту «Рузине» упал и загорелся частный самолет. Неподалеку от него находился батальон военной разведки, которым командовал подполковник Белкин из моей дивизии. Как только он мне об этом доложил, я отдал приказ, чтобы он отправился туда со своим батальоном и начал спасать пассажиров. Этой успешной операцией я потом руководил лично – мы спасли всех пассажиров. Наши военные медики оказали им первую помощь, а потом чешские товарищи отвезли их в свои медицинские учреждения. Дело в том, что некоторые из них отравились смесью для тушения огня.
Одна из гражданских жертв вторжения. Йичин, август 1968 года
(Архив служб безопасности, Чешская Республика)
Осенью мы также подключились к уборочным работам и спасли урожай.
Чехословакию мы покинули 12 ноября 1968 года. Наш отъезд, к сожалению, снова не обошелся без участия вражеских элементов – люди в нескольких местах свистели нам вслед, улюлюкали и поворачивались задом к нашей колонне. Но мы не обращали на это внимания, ведь мы выполняли приказ. Наконец я привел свою дивизию в назначенное время и без потерь на место постоянной дислокации неподалеку от Потсдама. Немецкие товарищи нас очень тепло встретили. Есть кадры, как нас приветствуют толпы немцев от чешской границы до самого Потсдама. В Потсдаме проходил большой митинг – на Площади наций собралось более 200 тысяч
– Когда вы размышляли о вводе войск в ЧССР в 1968 году спустя годы, с учетом новой информации, к какому заключению вы пришли?
– Я больше никогда не был в Чехословакии. Но и у других товарищей, которые были там в 1968 году, был очень похожий опыт и взгляд на это дело. Вмешательство было необходимо. Хотя Дубчек и тогдашнее чехословацкое руководство утверждали, что ситуация у них под контролем… Да, но под каким контролем? При котором организовывались акции контрреволюции.
Разумные люди в ЧССР это понимали. Во время пребывания в Праге мы часто встречались с председателями кооперативов, с сельхозрабочими и другими руководящими работниками. Какие же это были враги? Мы туда приезжаем, нас приветствует председатель сельхозкооператива со своими подчиненными, стол накрыт… Мы посидели, попили, поговорили, и никто не боялся, что его отравят или что-нибудь в этом роде. В сущности, я не ощущал никакой враждебности. Контрреволюцию, естественно, постигло заслуженное наказание. Главное – это то, что мы спасли мир от третьей мировой войны. Сегодня всякое говорят, но я уверен, что чехословацкий народ и все народы мира должны помнить об этом.
Я не политик и не могу оценивать решения тогдашнего политического руководства. Я был командиром и со своими солдатами выполнял приказ, интернациональный долг, который нам было поручено выполнить. Мы входили в Чехословакию не как оккупанты, а чтобы помочь ее народу разобраться с событиями, которые произошли в стране, и защитить народные права и интересы. Это было правильное решение. Если бы мы этого не сделали, чехословаки снова оказались бы под пятой Германии и США.
У меня есть фотографии и фильм о том, как мы дружески общались с молодежью, с детьми и взрослыми. Я часто встречался с ними в ЧССР, у меня не было никакой охраны, я верил, что мы близки друг другу и что люди не хотят сделать нам ничего плохого.
– Однако для большинства чехов и словаков вы были «оккупантами». Что вы думаете о такой оценке?
– Мне никто ничего подобного не говорил, и от наших солдат и офицеров я этого не слышал. Я никогда не чувствовал себя оккупантом и не понимаю, как это вообще можно было произнести. Мы никого не оккупировали, мы пришли на помощь, выполнили свою задачу и опять уехали. Да, это было неприятно, но необходимо.
Генерал-майор Павел Косенко. Москва, 1970-е годы
(Из личного архива П.Д. Косенко)
П.Д. Косенко рассматривает фотоальбом Йозефа Коуделки «Вторжение 1968». Москва, март 2010 год
(Фото Джастин Джин)
– Вы знаете, что ваша версия радикально расходится с тем, как это сегодня описывают чехословацкие и российские историки?
– Я скажу вам последнее: в ЧССР я в 1968 году с честью выполнил свой долг по отношению к своему и к чешскому народу, и я ничего не стыжусь. Если бы я имел честь когда-нибудь вернуться в Прагу, то без страха, угрызений совести и с правдой в глазах я поехал бы туда и встретился бы с любым чешским гражданином. Вот так.