Вторжение
Шрифт:
— Да, это так, если играть по-нашему, — возразил ему Бровас. — Но через два часа «Великая Русь»… Тьфу ты! Надо менять название… Словом, это морское корыто по расписанию должно войти в порт. И, если судно не придет вовремя, поднимется шум, вселенский хипиш. И комфлота в Севастополе, этот вездесущий адмирал Хронопуло враз подсуетится, вышлет какой-нибудь торпедный катер.
Шкипер усмехнулся.
— У моряков, увы, есть кое-что и похлеще… Но ихняя всеобщая бюрократия — наш союзник, босс… Кладите еще час, а то и два, и три, на выяснение отношений между портовым
Андрей Павлов постепенно осваивался в румпельном отделении. Теперь он хозяин положения, ибо рулевое устройство в его руках. Парень удовлетворенно вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб.
Сержант-десантник продолжал колдовать у рулевой машины.
И снова ходовой мостик лайнера. Рулевой с недоумением всмотрелся в указатель положения руля, потом испуганно сообщил Шкиперу:
— Судно не слушается руля!
Автандил Оттович глянул на Шкипера, тот явно растерялся, но быстро овладел собой. Какой-никакой бандит, а все-таки морской штурман, привык в океане к внезапно возникающим нестандартным ситуациям.
— Жора, — крикнул он одному из телохранителей, — бери двух парней и быстро на корму, в румпельное отделение!
Бандиты бросились вниз по трапу, побежали по шлюпочной палубе на корму теплохода.
«Держись, Андрей Павлов, — мысленно ободрил морского десантника и поэта Станислав Гагарин. — Первое для тебя испытание, коллега!»
Андрей, затаившись, ждал головорезов.
LVIII. СПАСТИ КАПИТАНА
«Почему из множества античных философов мне ближе других Анахарсис Скифский?» — размышлял Станислав Гагарин в самое, казалось бы, неподходящее время — собственным воображением он подправлял события, развернувшиеся на теплоходе «Великая Русь».
Впервые серьезно взявшись за философию в бытность учебы в аспирантуре кафедры теории государства и права Юридического института, писатель занимался наукой наук постоянно.
Большая часть домашней библиотеки Станислава Гагарина состояла из серьезных книг по философии, истории, литературоведению. И книги эти писатель штудировал с естественным, практическим интересом, применяя диалектические законы и определения в житейских целях.
И Анахарсис был ему по душе и потому, что родом философ происходил из Скифии, прародины славян, то бишь, вроде как соотечественник опять же, и правильные слова говорил о моряках.
Это Анахарсиса цитировал сочинитель в романе о капитане Волкове: «Люди бывают трех родов: живые, мертвые и те, кто плавают в море».
У Диогена Лаэрция изречение философа-скифа, правда, по матери он был эллином, звучало несколько иначе. На вопрос, кого больше, живых или мертвых, Анахарсис переспросил: «А кем считать плывущих?»
А вот узнав, что корабельные доски толщиной всего в четыре пальца, Анахарсис сказал, что моряки плывут на четыре пальца от смерти. Когда же его спросили, какие корабли безопаснее всего, философ ответил:
«Теперь, впрочем, я прежде ценю слова Анахарсиса о виноградной лозе, — усмехнулся Станислав Гагарин, прикидывая, как приступить к освобождению капитана лайнера. — Прав Анахарсис. Лоза приносит три грозди: наслаждения, опьянения и омерзения. Позднее Магомет запретил правоверным впадать во вторую и, естественно, третью ипостась божеского дара. Наш Президент начал с того же, но пороху сравниться с великими людьми, защищающими трезвость, у ставропольского пророка не хватило… А жаль. Это был неплохой для него шанс, увы…»
Майор Ячменев отогнал от себя мысли об Анахарсисе, вовсе не полагая их праздными, они парадоксально помогли ему сосредоточиться на практических приемах операции.
С Алешей Камаем комбат подбирался сейчас к каюте капитана, одновременно просчитывая в сознании и видя мысленным взором Андрея Павлова в румпельном отделении, Ивана Гончаренко с Федором Ивановым, которые соблюдая осторожность, пробирались в машинное отделение, к пульту управления главным двигателем.
И видел бандита, охранявшего вход в каюту мастера.
Ячменев снова выглянул из-за поворота. Когда бандит поворачивался в его сторону, комбат успевал спрятаться за углом.
— Отвлеки его, сынок, — предложил майор Алексею Камаю.
Камай забежал с другой стороны, спокойно вышел к часовому, простодушно улыбаясь, протянул ему руку.
— Привет, браток, — произнес он с улыбкой.
Бандит оторопел. Затем схватил автомат и направил его в грудь морскому пехотинцу.
— Не подходи! — истерично закричал он.
Вид пусть и безоружного морского десантника внушил ему неподдельный ужас.
Майор Ячменев броском из-за угла захватил бандита левой рукой под подбородок и ударил его рукояткой пистолета в висок.
Камай ловко выхватил у потерявшего сознание охранника автомат.
— Постереги подходы, — предупредил майор Камая, открыл дверь капитанской каюты и втащил поверженного гангстера в помещение.
В первой комнате, кабинете-салоне капитанской каюты, никого не было. Майор Ячменев осторожно подкрался ко входу во вторую комнату-спальню. Заглянув в приотворенную дверь, он увидел капитана, сидящего в рубашке с короткими рукавами привязанным к стулу. Рубаха была разорвана на груди, и грудь капитана покрыта пеплом от сигарет.
«Такое я уже видел, — содрогнулся от давних юношеских воспоминаний Станислав Гагарин. — Пятьдесят второй год, пароход «Волховстрой», южно-корейская контрразведка… Позднее, осенью был Парамушир, исчезнувший в мгновение ока Северо-Курильск, теплоход «Красногорск», звериная, апокалиптическая, бессмысленная мощь цунами… Но это уже из другой, ненаписанной еще мною оперы!»
Стерегли капитана два бандита. Один полулежал на капитанской койке, второй стоял рядом с мастером, затягивался сигаретой и подносил ее к испещренной ожогами груди капитана. С вывертом гасил окурок и щелчком отбрасывал его.