Вторжение

Ченнык Сергей Викторович

В то же время, когда во время кампании на Тихом океане Второй мировой войны японские войска на острове Окинава, например, отошли в глубь острова, чтобы сберечь свои силы от огня корабельной артиллерии флота США и встретить американцев в более защищенной зоне, это не помогло им.

В 1854 г. союзники давали русским возможность отразить вторжение. Вот только некоторые из этих возможностей:

– район высадки был растянут на значительное расстояние. То, что союзники прикрывались соляными озерами, только с одной стороны обеспечивало им защиту. С другой стороны они столь же прекрасно могли служить прикрытием русской артиллерии или пехоты;

– управление войсками во время высадки было децентрализовано. На его восстановление требовался

определенный временной промежуток;

– войска высаживались налегке и были неспособны вести боевые действия наступательного характера, в первом эшелоне было мало артиллерии, что не содействовало устойчивости десантных сил, еще не закрепившихся на побережье;

– недостаток высадочных средств затягивал процесс высадки;

– моральное состояние солдат союзных армий, особенно английских, после высадки было низким. Каждый из них был более озабочен проблемами собственного выживания, чем решением каких-либо боевых задач.

Кстати, о последнем из этих пунктов. А почему мы никогда не говорим о том, в каком состоянии высаживались союзники на крымскую землю. Ведь вот что странно. С одной стороны, русское военное командование до высадки смеется, что англичане и французы в Болгарии и Турции вот-вот передохнут от разных болезней. С другой, после высадки о болезнях никто даже не заикается. Получается, что из обессилевших тысяч людей медицина за время морского перехода каким-то чудом сделала идеально здоровых и со свежими силами.

А ведь наделе Крым увидел не стройные ряды розовощеких солдат, свежих, отдохнувших и готовых к ратным свершениям во имя королевы или императора. На берегу оказалась армия больных, смертельно уставших, измотанных морским переходом людей. Я не думаю, что даже спустя несколько часов после высадки английские и французские солдаты были готовы оказывать сколь-нибудь серьезное сопротивление. Высадившийся на крымскую землю одним из первых английских солдат, капрал Королевских фузилеров Тимоти Гоуинг тоскливо описал, что творилось в душах солдат британской армии после того, как эйфория покорителя новой колонии несколько поубавилась: «Что думали обо всем этом наши солдаты, я не знаю. Напади в тот миг неприятель, нас ничто бы не спасло. Мы находились на вражеской земле, противник был коварен и силен. Мы знали, что русские где-то неподалеку, хотя силы их были неизвестны, а у нас ни складов, ни снаряжения. Но, как говорится, удача сопутствует смелым, так что русские, к счастью, упустили эту прекрасную возможность».

Союзники, по утверждению генерала Богдановича, опасались встретить противодействие со стороны русских, которое для них было смертельным. Они ожидали встретить сопротивление при высадке, но войска князя Меншикова оставались по-прежнему на Алме и Каче, да и едва ли имели возможность действовать с успехом на совершенно открытой местности, против войск, поддержанных канонадою несметного множества морских орудий. Тем не менее, однако же, появление в виду неприятеля даже незначительного нашего отряда замедлило бы и весьма затруднило высадку Союзников. Один из адъютантов генерала Боске пишет: «Конечно, судовая артиллерия одержала бы верх над полевыми батареями, которые могли русские подвезти к берегу; но мы потеряли бы много людей от суматохи и огня неприятельских орудий; а войск у нас было мало».^{1078}

Страх огня русской артиллерии на берегу Каламитского залива не оставлял в покое французов до тех пор, пока последний из их солдат не оказался на берегу.^{1079}

Для английских военных теоретиков подобная пассивность так и осталась непонятой: «Войска были высажены с трехдневной провизиею в сумках, но без палаток и какого бы то ни было лагерного снабжения. Таким образом, эта храбрая армия была оставлена на неприятельском берегу на два дня и две ночи без запаса воды, за исключением падавшей с неба, только с половиной ее артиллерии, без

укрытия и в соседстве сильного неприятеля». Страшно подумать, каков бы мог быть результат, если бы вся русская сила от Альмы двинулась на англичан ночью, когда защита их огнем с судов не могла бы оказаться действительной. Оглядываясь назад, ясно видим, как велик был тогда риск и как он был напрасен; если бы начальство имело какие-либо понятия об основаниях искусства ведения морской войны, то вряд ли возможно допустить, что английская армия была когда-нибудь поставлена в такое опасное положение».^{1080}

Английские офицеры были счастливы и удивлены, не встретив противодействие операции на берегу. А бояться им действительно было чего. Подполковник Калторп подтверждает мнение французского офицера о том, что даже если корабельная артиллерия могла оказать содействие высадившимся войскам, действия со стороны Меншикова создали бы экспедиционным силам большие трудности.^{1081} Генерал Джон Эдью вообще считал, что союзникам крупно повезло: «…Нам всегда казалось необъяснимым, как Меншиков мог позволить беспрепятственно провести столь трудную операцию…».^{1082} Для него удивительно, что даже тогда, когда союзники были заняты тяжелой работой на берегу, русскими не были предприняты никакие попытки хотя бы затруднить выгрузку.

О том же написал Сент-Арно военному министру: «…Высадка прошла в прекрасных условиях, без всякого присутствия неприятеля».^{1083} Адъютант маршала лейтенант Поль де Молен с удивлением и радостью констатировал, что на всем протяжении высадки «…ни один русский солдат не пытался нам противодействовать».^{1084}

Одна из книг по истории английского флота тоже называет переброску союзных войск в Крым упущенной возможностью русским нанести им поражение. Переброска из Варны в Крыма двадцати четырех тысяч англичан, двадцати двух тысяч французов и восьми тысяч турок была первой задачей, возложенной на флот. На британский флот приблизительно десяти парусных линейных кораблей и нескольких пароходов возлагалась безопасность этой армады. Поскольку в действительности французские военные суда использовались как транспорты и были настолько забиты войсками и имуществом, что были не способны оказывать какое-либо сопротивление. Российский флот имел в это время находившиеся в Севастополе четырнадцать прекрасных линейных кораблей и четыре фрегата. Имел их, но не смел появиться и дать сражение, хотя они, возможно, смогли бы нанести опустошение конвою, сделав невозможным вторжение на российскую территорию. Но возможность не была использована, армия была высажена на пустынном берегу Каламитского залива…».^{1085}

Хорошо, это всё говорят или неприятельские солдаты и офицеры, или иностранные военные историки. А что считали отечественные специалисты? Русские военные исследователи второй половины XIX в. трактуют пассивность Меншикова и всего командования русской армией как стратегическую ошибку. Один из выдающихся русских военных теоретиков генерал Н. Сухотин, комментируя работу генерала Леера «Стратегия», почти прямым текстом, но не называя имен, камня на камне не оставляет от стратегии Меншикова в Крыму в сентябре 1854 г.

«Заключим наш отчет указанием автора на основную ошибку нашей стратегии в 1854 году в минуту производства десанта в Крыму: русская стратегия, располагая 1 250 000 штыков, в точке неприятельского десанта имела 39 000 — 1/30 часть всех сил. Такое ошибочное распределение сил было искуплено блистательной обороной Севастополя, но не исправлено, заметим от себя. «Так тяжко обошлась тактике наша стратегия в эту кампанию!», — восклицает автор; так тяжко, скажем мы, обошлась массе ошибка единиц.^{1086}