Вторжение
Шрифт:
Ведь если сослуживцы узнают, что ему попалось что-нибудь ценное, они наверняка попытаются отнять. Уж чавуш [3] точно. Через несколько минут напряженной работы ему удалось докопаться до завернутого в грубую холстину деревянного ящичка или шкатулки. Воровато оглянувшись, он попытался спрятать находку за пазухой, но…
— Что это у тебя тут, Озрук? — раздался совсем рядом вкрадчивый голос чавуша.
— Ничего, Яхья-бей, — растерянно проблеял в ответ солдат.
— Ай, как нехорошо врать старшим! — укоризненно заметил проштрафившемуся аскеру непосредственный
Всякий раз, когда чавушу удавалось застать подчиненных за каким-либо нарушением, его голос становился вкрадчивым и приторно сладким. Казалось, что он и впрямь искренне сожалеет о том, что ему придется наказать беднягу Озрука.
— Дай-ка посмотреть, что там? — прекратив притворяться, велел он.
— Тише, Яхья-бей, — взмолился солдат. — Вдруг там что-то ценное? Нехорошо будет, если о содержимом узнают и донесут почтеннейшему мулязыму [4]
— А ты не такой дурак, — осклабился чавуш, протягивая руку. — Но все равно отдай мне это, и тогда, быть может, я поделю…
В этот момент чья-то рука зажала ему рот, а по горлу чиркнула острая сталь, после чего захлебнувшийся собственной кровью чавуш упал на тело своего уже мертвого подчиненного.
— Чего так долго? — прошипел носивший с недавних пор басоны приказного [5] Парамон Белый.
— Боялся, услышат басурмане, — блеснул в темноте белозубой улыбкой казак первогодок Ванька по прозвищу Чиж.
— Не того боишься, паря, — хмуро усмехнулся старый казак и двинулся дальше, бросив через плечо. — Добычу-то подбери. После раздуваним…
Перерезать отправившихся на поиски съестного аскеров оказалось не трудно. Между ними и без того частенько вспыхивали ссоры, а потому на то там, то там случавшуюся возню никто не обращал внимания. Затем наступила очередь часовых. Ожидавшие возвращения товарищей, они не сразу поняли, что вместо них из темноты вынырнули совсем другие люди.
Взяв караульных в ножи, пластуны начали подбираться к временной стоянке османов. Паша и его приближенные уже поднялись и теперь их слуги спешно собирали шатры и седлали для своих господ лошадей. Несмотря на то, что первые батальоны уже вошли в реку, остальные еще толком не построились и носившиеся среди них офицеры, пытались навести хоть какой-то порядок, не скупясь при этом на ругань и удары палкой.
На фоне затухающих костров турецкого лагеря, в неярком свете убывающей луны и некоторого количества отвратительно чадящих факелов все эти движения казались каким-то непонятным и даже фантасмагорическим действом, которое просто не могло закончиться ничем хорошим… так оно и случилось.
Грянувший со стороны полуразрушенной деревни нестройный залп, заставил голодных и злых как собаки аскеров вздрогнуть. Затем из темноты послышался какой-то непонятный шум, сменившийся яростными криками атакующих, после чего на никак не ожидавших нападения турок, обрушилась конная лава.
Обернувшие копыта своих коней тряпками, казаки сумели незаметно подобраться практически
— Русские! Нас окружили! — раздались со всех сторон панические крики. После чего началось беспорядочное бегство.
Теряя на ходу оружие, бросив обоз и немногочисленную артиллерию, аскеры бросились к реке, надеясь найти на другом берегу спасение. Впоследствии выяснилось, что в случившейся из-за этого давке пострадало куда больше солдат, нежели было потеряно от огня и шашек противника. Но сейчас об этом никто не думал.
Все стремились спастись, не обращая внимания на жалобные крики потерявших равновесие и угодивших под ноги своих же товарищей. Многие бежавшие бросились мимо брода, и не умея плавать, нашли свой конец в мутных водах Бельбека. Но это было еще не все, поскольку на очищенном от противника берегу уже разворачивались конные батареи.
Еще минута и в сторону уже переправившихся союзников полетели гранаты из четверть-пудовых единорогов. Конечно, ни о какой прицельной стрельбы в ночных условиях не могло быть и речи, но, тем не менее, мало никому не показалось. Даже не причинившие особого вреда разрывы пугали людей и животных, еще больше увеличивая панику и неразбериху.
Единственной частью сумевшей оказать хоть какое-то сопротивление, оказался 5-й стрелковый батальон из бригады Лурмеля. Каким-то чудом сохранив свои порядки от бегущих в панике турок, французы выдвинулись к реке и, разбившись в цепь, попытались неприцельной стрельбой помешать русским артиллеристам. Те же, в свою очередь, ответили им картечью.
Прошло не меньше часа, пока союзники сумели навести относительный порядок, и вывели к берегу совсем недавно форсированной реки пехоту и артиллерию.
— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался снова оказавшийся рядом с Боске Бергойн.
— Атаковать противника! — мрачно ответил тот.
— Полагаете в этом есть смысл?
— Конечно!
— В таком случае, не смею мешать!
Как и следовало ожидать, вернувшиеся на южный берег французы никого там не обнаружили, если не считать убитых и чудом уцелевших в резне раненых турецких аскеров, а также несколько перевернутых обозных повозок. Поднаторевший в ночных налетах Тацына, разумеется, не стал ждать ответного удара, и, прихватив захваченный обоз с артиллерией, отвел свои войска, прежде чем противник сумел что-то предпринять.
Известие об очередной крупной удаче донцов, вихрем разлетелось по пока еще не осажденному Севастополю и уже к утру достигло моих ушей, успев по пути, обрасти совершенно на первый взгляд неправдоподобными подробностями.
Не утерпев, я решил лично навестить одно из самых боеспособных на сегодняшний день соединений. В лагере расположившихся на Инкерманских высотах казаков, пахло свежеприготовленной кашей. Правда большинство станичников, умаявшихся во время ночного боя и последовавшего за ним марша, мирно спали, расположившись на земле в самых живописных позах.