Введение в чтение Гегеля
Шрифт:
Общее с Человеком Begierde: удовлетворение мыслится (желается) как непосредственное. Это означает, что (разум- ? ный) Человек Удовольствия желает пользоваться предметами (преображенными человеческим трудом), не трудясь, не преобразуя природную вещь своим трудом. Но фактически труд уже вложен в вещь, вот почему она может стать источником «наслаждения», а не потребляться «по-скотски».
Позиция /attitude/ лже-Господина: он не убивает и не насилует; он лишь хочет заручиться общим согласием, которое позволяло бы ему наслаждаться вещами, ничего не делая — как Господин. Но настоящий Господин убивает: он борется за свои удовольствия (за признание).
Идеология, которую вырабатывает Человек Удовольствия: детерминистская и натуралистическая антропология (человек — это животное).
Р. 265–266 /с. 195–196/:
Природная «необходимость» = теоретический Идеализм (субъективный);
Общественная «необходимость» = «практический» Идеализм (субъективный).
b) Das Gesetz des Herzens, und der Wahnsinn des Eigendunkels /Закон сердца и безумие самомнения/ (р. 266–274 /с. 196–202/).
Человек Сердца /L'Homme-au-«coeur tendre»/; он уже критикует Общество, но критика эта — чисто словесная; и все же она представляет собой некое «действование», ибо отрицание. Человек Сердца деятельнее Человека Желания, стало быть, он сознательнее и «истиннее». Он хочет осуществиться как отдельный («единственный и неповторимый») индивид, но думает, что если он сам по себе что-то и значит, то только благодаря своей критике общества. Ради сохранения своей значимости он фактически будет желать сохранения критикуемого им общества, поскольку эта критика для него важнее всего. Либо он постарается устроить так, чтобы его критика не имела последствий, либо, если таковые все-таки наступают, в упор не видит их и продолжает ругать новое общество. Но все это только слова. Действовать он не желает.
Чем он отличается от Человека Желаний.
С одной стороны, тем, что он — «сердешный», это, впрочем, дело случая: не сумел осуществить своих желаний. С другой стороны, и это более существенно, он противопоставил нечто Миру данностей (Обществу) — он противопоставил ему утопию. Утопию, так как ему нет никакой нужды знать что-либо о том, что связывает его идеал с реальностью, т. е. знать что-либо о способах осуществления идеала. Ему не надо менять ни общества, ни самого себя. (Борясь с детерминирующим его Обществом, индивид меняется и сам; отсюда проистекает освободительное значение революционной борьбы). Он же — не революционер.
Если индивид уродился таким, что не может приспособиться к обществу, то это — безумец (или преступник). Его идея безумна (или преступна). Если индивид претворяет ее в жизнь, изменяя «критикуемое» им общество, он изменяется и сам, и его идея перестает быть безумной, потому что отныне она соответствует действительности. Напротив, утопия — безумна «до конца», ибо она пребывает в непрестанном разладе с действительностью: перед нами экзистенциальная критика утопии.
Человек Сердца не может жить в своем идеале (утопическом): он фактически живет в обществе, в рамках того самого порядка, который он критикует, и благодаря этому порядку. Налицо, стало быть, глубокое внутреннее противоречие. Отсюда безумие. Он считает действительным то, что недействительно, [32] а свою собственную повседневную жизнь — недействительной. В своей исключительности он противостоит целому миру, он «лучше» всех — безумие самомнения. Общество и Мир нехороши, потому что я себе в них не нравлюсь, потому что я не нахожу в них для себя удовольствия. Человек Сердца = неудавшемуся Человеку Удовольствия: бегство в морализирующую утопию.
32
«…Das Wirkliche unwirklich, und das Unwirkliche das Wirlkich ist…» — «…действительное недействительно, а недействительное действительно…» (с. 202) (прим. перев.).
Общество, в котором живет этот человек, состоит из таких же, как он, людей. Когда Человек Сердца наконец понимает это, он становится Человеком Добродетели (р. 273 и сл. /с. 202/). Диалектический переход заключается, как всегда, в осознании: понять какое-то отношение /attitude/ — значит превзойти его.
Именно благодаря своей утопической критике Человек Сердца
33
«…общий ход вещей (Weltlauf), видимость непрерывного процесса, который есть лишь мнимая всеобщность и содержание которого есть, напротив, лишенная сущности игра утверждения единичностей и их растворения» (с. 202) (прим. перев.).
Добродетель нацелена на снятие индивидуальности (р. 274 /с. 203/). Добродетель объединяет «людей сердца» против «любителей наслаждений». Партия реформы общества с помощью реформы морали. Ни борьбы, ни революции, разве что на словах.
с) Die Tugend und der Weltlauf jДобродетель и общий ход вещей/ (р. 274–282 /с. 202–209/).
Налицо действительное взаимодействие между единичным (индивид) и всеобщим (Общество, Государство). (Конечная цель — совершенное слияние их в Гражданине).
Человек Добродетели хочет «упразднить» индивидуальность («эгоизм»), подчинить ее Zucht (дисциплине воспитания). В этом его ошибка: он думает, что идеальное Общество возникнет автоматически благодаря «реформированию» всех его членов. На самом деле индивидуум осуществляется, только когда претворяет в действительность (борьбой и трудом) Общество и Государство.
Подлинное диалектическое «снятие» /Aufhebung/, то, которое сохраняет и возвышает /сублимирует/ единичное, соединяя его со всеобщим (в конкретной и всеобщей индивидуальности Гражданина абсолютного Государства), — не личное самопожертвование. Как раз такие жертвы и нужны Добродетели. Единичное, стало быть, еще сохраняет свою отдельность. Оно жертвует собой ради неосуществимого идеала, приносится в жертву собственным представлениям о добродетели, которые оно противопоставляет действительности, отворачиваясь от действительности.
Ср.: «Die wahre 2исМ…»/«Истинная дисциплина…»/ (р. 274, 11-я строка снизу /с. 203, 5-я строка сверху/): в конечном счете это все тот же смертельный риск в борьбе («революционной»), без которого нельзя ни победить, ни обрести достоинство, что, впрочем, неотделимо одно от другого (так как потерпевший поражение революционер — это преступник).
Чтобы покончить с Рабством, человек должен снова поставить себя в такое положение, из которого он вышел рабом, или, по крайней мере, в аналогичное положение: ввязаться в борьбу не на жизнь, а на смерть ради того, чтобы получить признание (на сей раз Общества, Государства).
Однако Человек Добродетели только и может, что «упразднять» самого себя. Что-то вроде самоубийства. (Ср. Стоицизм).
Сама эта «Добродетель» представляет собой — в идеале — не что иное, как тот же наличный Порядок, улучшенный и исправленный. Подлинной революционности в этом нет: воюют с мелочами, мирятся с главным.
«Социализм» Человека Добродетели — это лже-социа- лизм, буржуазный индивидуализм, для которого индивидуум есть единичное, а не Гражданин, осуществляющий себя в общественной революционной борьбе. Человек Добродетели приписывает высшую ценность единичному, которое борется с Weltlauf, значит, ему надо сохранить себя в качестве «борца», значит, ему, по сути дела, не нужны перемены в обществе. Ему не нужна победа, из-за которой он перестал бы быть борцом и лишился бы того, что в нем есть самого ценного. Идеал остается недействительным. [34]
34
«Добродетель уподобляется не только тому воину, для которого в борьбе все дело в том, чтобы содержать свой меч во всем его блеске, но она и в борьбу вступила только затем, чтобы сохранить оружие» (с. 206) {прим. перев.).