Вверх тормашками в наоборот-3
Шрифт:
Никто сейчас и не осмелится ни перечить, ни приближаться.
Постепенно градус в доме выравнивается, уборка продолжается, но все словно ходят на цыпочках. И даже ужин проходит в молчании.
Беза, разомлев от сытной еды и тепла, засыпает тут же, у камина.
– В последнее время мы плохо питались, – разводит руками бойкая Юла и зорко оглядывает народ единственным глазом, словно ждёт, что начнут упрекать или спрашивать лишнее.
Все молчат. Не от равнодушия, а с пониманием.
– Как вы познакомились? –
– Случайно, – с готовностью отвечает мохнатка. – К сожалению, ничего не могу рассказать о ней. Я её, можно сказать, из-под кнута ведьмы вытащила. Думаю, она скиталась и нередко была бита практически ни за что. Нищенствовала и попрошайничала, наверное. И Беза – это я ей дала такое имя. Безымянная потому что.
– Она ничего не рассказывала о себе? – не мог удержаться Ренн, понимая, что вряд ли узнает многое.
– Нет, – Юла иронично подняла бровь и улыбнулась уголками губ, – не моё дело влезать в душу. Захотела бы она, смогла бы – сама поделилась бы. А так мы просто шли вместе. Я не лечу и не исповедую. Я освобождаю, – брякнула она загадочно, вкладывая в последнее слово особый смысл, и захлопнула рот.
– На ней есть что-то, – задумчиво протянула Росса, грея руки о большую кружку. – Она не беспамятная. Это путы какие-то, наложенные специально. По какой причине – не знаю. И снять не могу – не моё это, не под силам.
Переглянулась с Иранной. Муйба поднялась и тихо подошла к Безе. Не притрагивалась, только руками поводила. Хмурилась и качала головой в такт плавным движениям.
– Нет. Слишком глубоко, – вздохнула с сожалением. – Такие вещи слишком сильны. Не впопыхах сделанное и не подцепленное случайно. Не кустарщина, а тонкая работа. Скорее всего, магическая, – стрельнула встревоженным взглядом в Ренна и спрятала глаза поспешно под ресницами.
Он понял: ему не нравятся ни её слова, ни взгляд.
– Я сама, – поспешно сказала Рина, уловив его намерение. – Я гляну. Всё же я была с ней достаточно долго, и меня она помнила, когда мы расстались.
«В отличие от тебя», – повисло в воздухе недосказанное. Как ни больно, но это то, что он не в силах изменить.
Рина не успела ничего сделать. Как только она оказалась рядом, очень близко и протянула руку, Беза закричала и забилась в конвульсиях. Кровавая пена выступила на её губах. Рину как ветром сдуло. Сестра дрожала и плакала, с ужасом глядя на мать.
– Да вы с ума сошли, – недовольно проскрипела Юла, тяжело поднимаясь с места. Опираясь на костыли, она встала, подошла и закрыла мать спиной. – Лучше оставьте её в покое, – оскалила хищно зубы. – Ей и без вас досталось. Жила же как-то до этого без детей – и ладно. Одна боль от вас да морока. Давайте-ка спать. А завтра будет новый день.
Никто не стал спорить. Разбрелись по дому, устраиваясь на ночлег. Ренн уйти не смог. Остался сидеть
– Всё равно кому-то нужно бодрствовать, – сказал он Геллану, – я побуду здесь. Не трону я её. Не смогу. Она моя мать, и я не хочу делать ей больно.
Возле Безы пристроилась Юла. Намостила одеял, вытерла лицо притихшей во сне женщине, и скрутилась клубочком, как сторожевой пёсоглав, рядом.
Хорошее место у большого камина. Самое тёплое и уютное. В других комнатах тоже разожгли огни, но здесь, в большой комнате, почему-то веяло спокойствием. Может, нужно было спать вповалку. Так привычнее и все на виду.
Вьюга за окном выла. Кажется, они вовремя спрятались: порывы ветра усилились. До утра их, наверное, заметёт по крышу.
Мерцание огня, заунывный голос непогоды, тепло сделали своё дело: Ренн на какое-то время забылся, прикрыл глаза и задремал. А очнулся от тихих шагов и не смог пошевелиться от неожиданности и, вероятно, испуга: маленькая, почти прозрачная фигура двигалась по комнате. Медленно, очень медленно.
Обогнула угол стола, постояла словно в нерешительности посреди большой комнаты, а потом шагнула к камину. Туда, где спала его мать.
Мила
Ей не спалось. Не могла уснуть, хотя чувствовала слабость. Ко всему привыкаешь, и к тому, что твоё тело становится непослушным – тоже. Главное не жаловаться и не позволять смотреть с жалостью. Хотя они смотрят – она замечала. Поэтому старалась меньше попадаться на глаза. Мечтала стать невидимкой. Но разве скроешься от такой толпы нянек?
Из головы не шла вечерняя история с Безой. Как никто остро Мила понимала, почему она так себя ведёт. В женщине видела себя. Плохо бояться всего на свете. Хуже, когда умом понимаешь: рядом только свои, самые дорогие и близкие, а тело не слушается, сжимается, ожидая удар или издевательство.
Слышала всё, не вмешивалась, как всегда, не разговаривала, не пыталась подать голос. Лучше молчать, чтобы не выдать себя: внутри растекалась боль. Не от проклятия, а от сострадания.
Мила лежала без сна и следила за Ренном. Ждала, когда он расслабится. Рано или поздно это должно было случиться. В заброшенном доме тихо. Все устали. Потрясённый маг – тоже.
А на улице на одной заунывной ноте тянет бесконечную песнь вьюга. Шуршит острыми ледяными кристаллами по окнам и стенам. Бьётся в двери, пытаясь выстудить тепло. Но дом прочен, надёжен, хоть и поцарапан чёрным мором изнутри. Больше он не страшен – давно нашли противоядие, которым потчуют детишек чуть ли не с младенчества.
Ренн наконец-то смежил веки, и тогда Мила встала. Вылезла из-под тёплого одеяла, передёрнула плечами: тонкая рубашка до пят не спасала от прохладного воздуха: дом всё же не до конца прогрелся, но ей не хотелось терять время на одевание.