Вы найдете это в библиотеке
Шрифт:
Это меня убедило. Вот уж кто бы смог прожить сто шестьдесят лет, так это точно Комати-сан.
Тык-тык. Тык-тык. Комати молча тыкала в шерстяной шарик иголкой.
Я опустил глаза в книгу и подумал о тех неизвестных людях, которые работали рядом с Уоллесом.
Когда я вышел из центра, зазвенел мобильный.
Это был Сэйтаро. Мне почти не звонили друзья, поэтому я остановился в напряжении.
— Хироя… это я… я.
Мне показалось, что Сэйтаро плачет по ту сторону трубки. Я не знал, что делать.
— Что
— Меня опубликуют. Я буду дебютировать как писатель!
— Что?
— В конце года! Мне пришло письмо от редактора из издательства «Мэйпл»! Я выставлял на книжном базаре осенью небольшую брошюрку с рассказами, так вот, редактор, ее зовут Сакитани, — она ее прочитала! Мы несколько раз встретились, немного исправили тексты, и вот сегодня она сообщила, что проект одобрили.
— Вот это да! Здорово!
Я дрожал.
Здорово. Правда здорово. Мечта Сэйтаро осуществилась.
— Хироя, я тебе хотел первому рассказать.
— Спасибо.
— Никто из окружающих, скорее всего, не верил, что я стану писателем. Но в старших классах ты был единственным, кто меня поддержал. Ты сказал, что у меня интересные рассказы и чтобы я писал их дальше. Может, ты уже и забыл, но для меня это стало движущей силой, чем-то вроде талисмана, в который я больше всего верил.
Сэйтаро плакал, да и я не смог сдержать слез. Кто бы мог подумать, что мои… мои слова… Он так сильно дорожил ими.
Но Сэйтаро смог писать дальше и публиковать свои работы не благодаря им. А наверняка благодаря тому, что он поверил в себя.
— Ну что, теперь ты будешь не сотрудником управления, а настоящим писателем, — сказал я, вытирая нос. На это Сэйтаро ответил со смехом:
— Нет. Я смог писать благодаря тому, что у меня была работа в управлении. Я не собираюсь ее бросать.
Я повторил про себя еще раз его слова и обдумал их смысл. Пусть они и не были логичными, но мне казалось, что я понимаю его чувства.
— При ближайшей возможности давай отпразднуем, — предложил я, после чего наш разговор завершился.
От этой новости я никак не мог успокоиться и сделал несколько кругов вокруг центра. Перед металлической решеткой стояла маленькая скамеечка под деревом, на которой можно было еле-еле разместиться вдвоем. Я присел на нее.
По ту сторону решетки был школьный двор. Несмотря на то что общественный центр располагался на территории школы, между ними была решетка. На спортивной площадке с гимнастической конструкцией играли школьники — наверное, уроки закончились.
Уже конец февраля, солнце заходит позже.
Пытаясь успокоиться, я засунул руки в карманы спортивной куртки.
В левом было мое письмо из капсулы будущего, в правом — самолетик из войлока, который подарила Комати.
Я так и не вытащил их из карманов и, достав теперь оба предмета, держал их на ладонях.
Самолет.
А всего лишь сто шестьдесят лет назад…
В Европе непоколебимо верили в то, что все живые существа были созданы богом и все, существовавшее прежде, не изменит своего вида в будущем.
Саламандры родились из огня, а райские птицы и правда посланники, прилетевшие из рая. Все серьезно так думали.
Поэтому Дарвин и сомневался, прежде чем заявил во весь голос о своей гипотезе. Судя по всему, он тоже боялся, что не сможет приспособиться к окружающей среде и будет обречен на исчезновение.
Но сейчас теория эволюции кажется вполне естественной. То, что считалось невероятным, теперь стало общепризнанным. И Дарвин, и Уоллес, и остальные ученые того времени верили в себя и продолжали свои исследования и публикации…
Они изменили среду, которая их окружала.
Я смотрел на самолетик на правой ладони.
Если бы сто шестьдесят лет назад кто-нибудь рассказал о таком транспорте, вряд ли бы ему кто поверил. Просто возразили бы, что металл не может летать. Что это все байки.
Я тоже думал.
Я думал, что у меня нет таланта, что я не смогу устроиться на работу. Но ведь я сам отобрал у себя возможности. А в левой руке были надежды, которые я хранил в земле все эти годы. Развернув сложенный в четыре раза листок, я наконец раскрыл его.
Посмотрев на текст, я ахнул.
«Я буду рисовать иллюстрации, которые останутся в сердцах людей».
Вот что я тогда написал. Это был мой почерк.
Разве? Хотя да, именно так.
Моя память изменила текст и сохранила его иным. Я был уверен, что написал «Я оставлю след в истории иллюстрации». Я думал, что разрушилась моя большая мечта, что меня не признают окружающие, что общество, в котором орудует подпольный бизнес, плохое, что я жертва. Но в душе моя первая мечта была совсем иная. Просто достучаться до сердец людей.
Я вспомнил руки Нодзоми, как она спасла мою картинку, которую я собирался скомкать. Ее голос, когда она говорила, что ей понравился мой рисунок. А я ведь не принял это за чистую монету. Я решил, что она просто из вежливости так говорит. Потому что не верил себе и не верил другим.
Я должен просить прощения у себя самого, у себя, которому было восемнадцать. Прости меня, пожалуйста.
Надеюсь, еще не поздно. Если только я смогу нарисовать такие картины, которые зацепят и останутся в чьем-то сердце, все остальное будет неважно… Прославлюсь ли я… Что будет со мной дальше…