Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Соколов Никита

П.В. Анненков писал о них — «изящные демократические чинов­ники, круг молодежи из служилой и высокопоставленной дворянской знати, интересовавшейся политэкономическими теориями и мечтав­шей благоустроить Россию посредством административных новшеств в европейском духе при сохранении самодержавия, дворянской собственности и сословного принципа». Девиз этой партии довольно точно выразил Константин Кавелин — «в России нет политического вопроса, а есть вопрос административный». В такой позиции, делав­шей ставку на инициативную роль монархии и преобразования «свер­ху», были как свои сильные (прагматизм и привязка к отечественным реалиям), так и слабые (незавершенность и половинчатость результа­тов) стороны, проявившиеся в ходе воплощения реформ в жизнь.

Сложным и спорным является вопрос о социально-экономических предпосылках отмены крепостного права. Если советские историки в основном развивали положение о кризисе и разложении феодально-крепостнического строя, то большинство западных исследователей

приходит к заключению, что крепостная система хозяйствования на­кануне 1861 г. была вполне жизнеспособна. Впрочем, на сегодняш­ний день эти вопросы нуждаются в дальнейшем изучении. Бесспор­ным является то, что на подготовку реформы повлиял банковский и финансовый кризис конца 1850-х гг., вызванный войной. За годы войны общий дефицит государственного бюджета вырос в шесть раз, более чем наполовину уменьшилась обеспеченность золотом бумаж­ных денег. Известный экономист Л.В. Тенгоборский в 1856 г. подал царю записку, в которой призывал «принять неотложно самые реши­тельные меры к сокращению расходов... ибо в противном случае госу­дарственное банкротство неминуемо». Именно эти обстоятельства толкнули правительство на проведение широкомасштабной и не слишком выгодной как для крестьян, так и для дворян выкупной опе­рации.

Условия воли

Подготовка реформы растянулась почти на пять лет, на протяжении которых во многом изменился облик страны. В самом реформаторс­ком процессе видны три качественных скачка. Первый из них — пере­ход от секретности в разработке реформ к гласности — пришелся на конец 1857 г. Ему предшествовали важные события в общественной и политической жизни.

После московского выступления Александра II в марте 1856 г. весть о грядущих переменах разнеслась по стране и вызвала необы­чайный подъем как страхов, так и надежд русского образованного об­щества. «Крестьянский вопрос поднял все на ноги, все затушил и пог­лотил собою, многие с ума сошли, многие умерли... Нет ни палат, ни дома, ни хижины, где бы днем и ночью не думал, не беспокоился, не робел большой и малый владелец», — писал в столицу симбирский по­мещик. Беспокоиться и робеть было от чего — по словам другого про­винциального дворянина, «свобода крестьян... всех нас разорит, все у нас растащат». Основная масса дворянства была настроена насторо­женно и враждебно. Правительство, понимая это, первое время даже избегало говорить об отмене крепостного права, используя взамен формулировку «улучшение быта помещичьих крестьян».

Но в самом воздухе уже пахло оттепелью, о которой Лев Толстой в 1860 г. в набросках к роману о декабристах напишет: «Как тот француз, который говорил, что тот не жил вовсе, кто не жил в Вели­кую французскую революцию, так и я смею сказать, что, кто не жил в пятьдесят шестом году в России, тот не знает, что такое жизнь». Только русская «революция» начиналась сверху и вполне традицион­ным способом — открытием в январе 1857 г. в Зимнем дворце оче­редного Секретного комитета (коих в предшествующее царствование уже было девять). На втором заседании государственные мужи нико­лаевской эпохи решили, что правительству следует издать для всеоб­щего сведения указ о незыблемости основных законоположений по крестьянскому вопросу, отпечатать его, вставить «в рамочку под стек­ло» и разослать на места, чтобы «успокоить взволнованные умы». Указ не был издан, но император убедился в невозможности решения но­вых задач прежними методами и «кадрами» и усилил нажим на дворя­нство с тем, чтобы оно проявило законодательный почин (в деле, по сути, обездоливания себя самого). Это было непросто.

В конце концов, личному другу Александра виленскому генерал-губернатору В.И. Назимову в ноябре 1857 г. удалось добиться от дво­рянства вверенного ему края адреса на высочайшее имя с просьбой о безземельном (по примеру реформы 1816—1818 гг. в Остзейском крае) освобождении своих крепостных. Император потребовал сроч­но рассмотреть этот вопрос, и в Министерстве внутренних дел в течение 48 часов подготовили рескрипт (указ, адресованный одному ли­цу) на имя Назимова, разрешавший создание в трех губерниях дворя­нских комитетов для обсуждения вопроса об «улучшении быта поме­щичьих крестьян». Кроме того, к рескрипту прилагалось «дополни­тельное отношение» министра внутренних дел С.С. Ланского. В этом документе уже прямо говорилось об «уничтожении крепостной зави­симости крестьян» и предоставлении им в «постоянное пользование» полевой земли, причем министр добился, чтобы всем губернаторам вместе с высочайшим рескриптом было направлено и министерское отношение — «для сведения».

Со стороны столичных дворян инициативы не последовало, но правительство воспользовалось их прежним ходатайством (правда, не совсем о том предмете), и в декабре аналогичный рескрипт был дан петербургскому генерал-губернатору П.Н. Игнатьеву. Дворянство по­лучало права создавать губернские комитеты, разрабатывать в них «подробные проекты об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян» для каждой губернии и подавать их императору. Однако дворянству, потрясенному решительностью и гласностью действий правительства (оба рескрипта были опубликованы в «Журнале Ми­нистерства внутренних дел»), понадобилось несколько месяцев

на раскачку. Только с конца января начали поступать адреса от дворян­ства различных губерний, на которые следовали ответные рескрипты, и на местах создавались губернские дворянские комитеты. До начала 1859 г. было открыто 46 таких комитетов в европейской части импе­рии. Таким образом, подготовка реформы перестала быть тайной, и к ней, наряду с бюрократией, было подключено образованное дворянс­кое общество. В выборах губернских комитетов и составлении адре­сов на имя императора участвовало 44 тыс. дворян, владевших кре­постными (40% от их общего числа). Наконец, в феврале 1858 г. Секретный комитет с опозданием на три месяца после фактического рассекречивания был переименован в Главный комитет по крестьянс­кому делу, правда, состав его вплоть до самого финала оставался не­изменно консервативным и прокрепостническим.

Так был совершен, впервые в русской истории, переход от секрет­ности к гласности в процессе подготовки важнейших реформ. На мес­тах развернулась невиданно острая борьба внутри губернских коми­тетов вокруг условий и сроков освобождения крестьян. Либерально и консервативно настроенные дворяне, западники и славянофилы, амнистированные декабристы и петрашевцы образовали фракции «большинства» и «меньшинства», сделали сам процесс работы публич­ным (публикуя в местной печати подробные отчеты), терзали Глав­ный комитет многочисленными запросами по поводу туманно изло­женных положений рескриптов. На заседаниях комитетов происхо­дили бурные сцены с нецензурной бранью, а порой и потасовками; у лидеров фракций появились телохранители. Особенно несладко при­ходилось либерально настроенным дворянам: славянофил Юрий Са­марин приходил на заседания самарского губернского комитета «не иначе как с револьвером в кармане», а тульские депутаты пытались под видом дуэли организовать убийство выступавшего за освобожде­ние крестьян с землей князя Владимира Черкасского.

Востребованы оказались идеи либералов позапрошлого царствова­ния. Декабрист Иван Пущин, вернувшийся из сибирской ссылки, пос­лал в 1858 г. председателю тверского губернского комитета и лидеру местных либералов Алексею Унковскому (юристу по образованию) проект конституции Никиты Муравьева, для использования в работе комитета. А Авдотья Елагина писала другому возвратившемуся декаб­ристу Гавриилу Батенькову: «Что-то у Вас в Калуге происходит? В Твери стенографируют и литографируют каждое заседание комитета, это очень эффектно, и выходит гласность, чего все желают. Нельзя ли то же учинить в Калуге: ну-ка, господин декабрист, учи парламент­ским штукам».

Правительство между тем колебалось между «реаками» (на тог­дашнем жаргоне — реакционерами) и «прогрессистами». Поначалу казалось, что ретрограды возьмут верх. Весной 1858 г. Главный ко­митет принял решение о безземельном, по остзейскому примеру, ос­вобождении крестьян, и проект повсеместного введения в России во­енного управления в виде генерал-губернаторств. В это же самое вре­мя Кавелин, преподававший наследнику престола, после публикации в «Современнике» записки о необходимости освобождения крестьян с землей, выкупленной для них государством у помещиков, был отстра­нен от должности. Атмосфера сгущалась, но тут возникли новые об­стоятельства.

В конце 1858 г. произошел второй качественный скачок в подго­товке крестьянской реформы — от безземельного освобождения к программе освобождения крестьян с землей за выкуп. Произошел он под влиянием нескольких факторов, самым существенным из которых стало знаменитое «восстание в Махтра» (годовщину которого до сих пор отмечают в Эстонии). В конце апреля 1858 г. в Эстляндии, где крепостное право было отменено еще при Александре I, но кресть­яне были освобождены без земли, начались активные крестьянские выступления, для подавления которых через три месяца пришлось ис­пользовать войска. Посланный с ними генерал-майор В.Н. Исаков, доверенное лицо Александра II, сообщил царю о том, что главной при­чиной беспорядков является именно безземельное освобождение, а крестьянство нуждается в подлинном, а не мнимом «улучшении бы­та» — с землей. Тем самым остзейский путь был скомпрометирован в глазах правительства, а его противники получили неотразимый аргу­мент — безземельное освобождение может привести к уже всерос­сийской Махтре. О том же неоднократно писал и Герцен в «Колоко­ле», который читали в правительственных сферах. Кроме того, на из­менение правительственной программы повлияли и отказ удельных крестьян от освобождения без земли, и борьба фракций в губернских комитетах. В итоге 4 декабря 1858 г. под давлением царя Главный комитет по крестьянскому делу принял новую программу крестьянс­кой реформы — предоставление крестьянам полевой земли в собственность (а не в пользование, как ранее) за выкуп. Огромную роль в перемене взглядов царя сыграл генерал-адъютант Яков Ростов­цев, начальник военно-учебных заведений империи и член Главного комитета, который вдруг из «реакционера сделался ревностным прог­рессистом и эмансипатором», сблизился с либералами и впоследствии много способствовал реализации их планов. Унковский утверждал, что неожиданное преображение Ростовцева произошло под влиянием просьбы умирающего сына загладить давний грех (в 1825 г. Ростов­цев донес императору о подготовке восстания) деятельным участием в освобождении крестьян.