Выбор Донбасса

Коллектив авторов

— Точно так и есть!

— Сейчас ты мне ещё про родителей своих престарелых наплетёшь, про детей своих малых задушевно рассказывать будешь, про несчастных детушек, да жаловаться на непутёвую жизнь и жену некрасивую, с которой в однокомнатной квартире мучаешься...

— Буду, — горячо перебил врача Володя, — буду! Двое у меня мальцов! Вадик и Санька! Четырнадцать и восемь им! На мамку похожие, чернявые оба, добрые, хозяйственные! И учатся хорошо: троек мало! Хлопцы мои, ой меня они любят, всё «батька», да «батька»!

— А вот мои хлопцы, они здесь, — указал

Доктор на раненых ополченцев. — В крови своей валяются! Раненые тобой и твоими подельниками бандеровскими! И в поле там, знаешь, сколько хлопцев лежать осталось? И всё после того, как твои дружки, твои «хорошие ребяты» из пулемётов нас поприветствовали!

— А что нам делать было? Что? Мне что делать было? Что? Я чем виноватый? — Володя перешёл на крик. — Повестку принесли! Или тюрьма или война! Війна або в’язниця, а я в клітку не піду! Я сам не стрелял! Я...

— Но ты выбрал войну! Убивать поехал! Решил, что лучше другого кого-то жизни лишить, чем самому на нары сесть? Хорошо ты устроился, Володя, отлично просто!

— А ты бы что сделал? Ты захотел бы в тюрьму? Ты бы себя как почувствовал, когда приходят и говорят: там на нашем украинском Донбассе бородатая нечисть командует, чеченцы и осетинцы хозяйничают! Нам так говорили, — звонко чеканя слова, кричал Володя, — русская армия пришла, кадыровские псы прискакали! Говорили: они украинцев режут, баб насилуют, заводы вывозят, хлеб жгут!

— Много ты тут чеченцев и осетин видал? Много? Говори, сколько? — Док побагровел, закружилась голова. — Говори, сколько ты резаных украинцев видал и баб изнасилованных?

— Не видал, — опустил голову Володя. — Да кто знал тогда. Пропаганда, телевизор, комбат, ребята говорили, твердили все. Поверил. То людина не повірить?

— А что ж ты, как сюда приехал и увидел, что нет тут никаких кадыровцев злобных, назад домой не соскочил?

— Я не дезертир!

— Конечно, ты не дезертир! Ты убийца мирных жителей, — медленно и грозно произнёс Доктор, лицо его омрачилось. — Ты убийца стариков и детей!

— Нет, — исступлённо замотал головой Володя, — нет! Нет, не так!

— Нет? — закричал военврач. — Нет? Да ты в окно посмотри, в окно морду свою собачью высунь! Посмотри, что ты, и такие уроды, как ты, с моим городом сделали! Смотри, гнида, и думай: люди ранены, дети осиротели, стрельба перекрёстная, окопы во дворах, школы брошены и больницы разбиты! Судьбы человеческие в войне горят!

Колонна, как раз втянулась в город. И слева, и справа от дороги виднелись побитые снарядами небогатые домики частного сектора. Изрешечённые осколками и пулями заборы, проломленные крыши зданий, несколько сгоревших легковушек на обочине, вывернутая наизнанку автобусная остановка, разграбленный магазинчик, покалеченные деревья и кусты. И ни одного человека.

Володя пару минут смотрел в окно. Молча и зачаровано. Нерадостный пейзаж его тяготил, заставлял ощущать неприятное чувство вины. Он, тяжело вздохнув, опустил голову. Прижавшись небритой щекой к плечу, закрыл глаза.

Машину тряхануло на кочке. Доктор, ударившись затылком о кузов, тихо застонал.

—

Это, что это было? Кто сюда стрелял, — неуверенно подал голос Володя. — Разве мы, разве, я хотел сказать, разве ВСУ по городу било? Не может быть!

— А кто, кроме как ВСУ? Никто, кроме вас! Если мы наступаем отсюда, от города на вас идём, а вы по нам неделю долбите, кто сюда попал? Вы! Вы-ы! Это вы разрушили мой город, вы убили моих земляков, вы поранили моих родственников! И не будет вам никогда никакого прощенья, — рявкнул Доктор, и глаза его жестоко вспыхнули, — не будет ни–ка–ко–го прощения! Ни тебе, ни остальным!

— Не может такого быть! Нам говорили, что пушки по кадыровцам бьют, по чеченцам наша артуха бьёт, — твердил Володя, сам себя убеждая в своей правоте. — Не может быть, чтобы мы так и по городу! Мы — по координатам же, по чеченцам...

— Воды в городе нет, продукты на исходе, с электричеством проблемы, газ отключен! Вон, гляди, морда, в окно! Мою школу проезжаем, школу, в которую я учиться ходил!

Небольшая двухэтажная школа из белого выцветшего кирпича зияла разбитыми окнами и выбитыми входными дверьми. Из некоторых окон виднелись следы недавнего пожара. Из проломленной в двух местах крыши торчали куски деревянных балок, внизу валялись битые плиты шифера.

— Не может быть... Я не верю... Это не мы... Не верю...

— Водитель! Шофёр! Быстрый! Стой, — закричал Док что есть сил, неистово колошматя локтем по перегородке между салоном и кабиной. — Стой!

Игорь ударил по тормозам. Скрипя истёртыми колодками, УАЗ, подавшись вперёд и качнувшись, остановился. Мотор заглох. В салоне машины стало непривычно тихо.

— Выходи, выходи, сука, выползай! Я тебя прямо здесь расстреляю! Володя, выходи немедленно, скотина, — Доктор ещё ярче вспыхнул ненавистью. Размахивая пистолетом и пуская слюни, он бесновался.

— Нет, нет, нет, — выпучив красные глаза, заклинал ополченца пленник, как заколдованный глядя на мушку ствола пистолета.

— Вылезай, гадина, я тебя на месте шлёпну, — ревел военврач. — Убью за то, что мою школу разбомбил, за то, что Сашу сегодня убил! За то, что Глобуса убил! Смерть и тебе, гадина!

— Не-е-е-ет! Нет, — шептал Володя. Его нижняя губа дрожала, лицо исказилось, голос готов был надорваться.

— Доктор, дружище, очнись, ты чего творишь! Ехать надо, — Быстрый, обернувшись через плечо и оценив обстановку, повернул ключ в замке зажигания. — Угомонись!

— Ты врач? Ты же врач, — радостно заверещал Володя, поводя бровями. — Ты же всех спасаешь, а не убиваешь! Ты не можешь меня убить! Не можешь!

— Не мог! А теперь могу, — уверенно отбил Доктор. — Поставлю на колени, и застрелю! А труп твой поганый на дороге оставлю, чтобы собаки сожрали! Я отомщу за парней!

— Док, прекращай цирк, успокойся! Я понимаю, ты ранен, ты контужен, ты устал, ты зол. Но не надо тебе в это дерьмо наступать. Убьёшь его, и его проблемы закончатся, а твои — только начнутся! Остынь, дружище, — Быстрый через зеркало заднего вида сверлил глазами затылок военврача. — Успокойся!