Выбор Донбасса
Шрифт:
— До весны продержусь!
«Не продержишься! Давай, собирайся! Уходить тебе нужно!»
— Куда?!
«В райцентр пойдешь. Слыхал, что девчонка говорила?»
— Да как я туда сам доберусь? Я ж из села даже не выйду!
«Захочешь — выйдешь!»
Старик окончательно проснулся. Тот факт, что жена вернулась, конечно, хорошо. Но то, ЧТО она говорила…
А с другой стороны, каковы, действительно шансы, что он до весны протянет? И права жена — помощи ждать не от кого. Всем сейчас хреново, в положение
Он начал натягивать брюки.
«Спортивные сперва надень! На улице мороз — под 15 градусов», — осадила жена.
Старик вздохнул. А потом… улыбнулся: все-таки хорошо, когда она рядом!
«Тулуп не надевай, тяжелый он. Сперва рубашку, потом два свитера, сверху — ватник».
— Да понял я! Просто в темноте сложно наряжаться, — проворчал старик.
«Понял он, гляди ж ты! А документы?!»
Старик залез в сервант, там, в шкатулке лежали все документы.
— А что брать-то? — спросил он.
«Да ты ж все знаешь! Чего спрашиваешь?»
— Советуюсь я!
«Паспорт возьми и пенсионное».
— А пенсионное-то зачем? Мне что — «эленер» пенсию платить станет?
«Станет — не станет, потом узнаешь, а все равно возьми! И еще — в пакете соседском буханка хлеба есть и шмат сала. Сделай себе пару бутербродов».
Все так и было. Он засунул бутерброды во внутренний карман ватника. Напоследок натянул валенки. Потом подошел к ходикам и взвел гири. Взял стоящую в углу, у выхода, клюку, служившую ему верой и правдой третью зиму. Осторожно, стараясь не заскрипеть, открыл входную дверь.
А ведь не так уж и темно, даже очень светло — снег да полнолуние свое дело сделали!
Он вздохнул и тихонько, словно нащупывая ногами дно, побрел к калитке. Приподнял ее, чтобы не разбудить скрипом все улицу.
«Да кого ты разбудишь? Один же на всю улицу!», — снова влезла со своим мнением жена.
— Все равно осторожно надо! — ответил Егоров.
«Так если хочешь осторожно, то не говори вслух!»
— Что, и так можно? — изумился он.
«Нужно! Ладно, давай пойдем потихоньку!»
Он не спеша дошел до поворота на центральную улицу. Луна светила в спину, поэтому даже со своим стариковским зрением старик неплохо ориентировался на местности.
«Возьми левей, по-над домами», — жена явно не спускала с него глаз.
Он приставными шагами добрался до ближайшего забора. Одной рукой держался за штакетник, другой, с помощью клюки, ощупывал дорогу. Дальше была стена дома. Затем опять забор.
Так дошел до первой воронки. Дальше, по дороге их было еще несколько. Возле одной валялся перевернутый набок остов обгоревшего «жигуленка». Егоров слышал, что тут произошло, но упорно гнал от себя это знание.
Затем был ровный участок.
«Здесь очень внимательно!» — предупредила жена.
Он и вовсе перешел на черепаший шаг.
«Много думаешь, под ноги смотри лучше!» — подала голос жена.
«Ты, может, и умеешь не думать, я — нет!» — отрезал старик. И продолжил передвигать ноги.
Внезапно левая рука нащупала пустоту — очередной забор резко оборвался. Впрочем, и от стоящего рядом дома практически ничего не сталось, кроме кусков угловых стен. Дальше, насколько хватало взгляда, заборов тоже не было. Пришлось рассчитывать только на палку.
А потом, через десяток шагов, клюка скользнула по обледеневшему камню в сторону дороги, и Егорова по инерции вынесло вслед за ней. Он больно упал на бок, в движении перевернулся на спину, кусок камня сковырнул кожу на щеке, он перевернулся на другой бок и на живот.
В общем, сейчас лежал прямо на дороге.
«Говорила же тебе — осторожно!» — вздохнула жена.
— Да, клюка же!.. — прошипел он.
«Подтяни к себе палку. Тихонько. Прижми палку к себе. Хорошо. Теперь осторожно перевернись на левый бок. На спину. Еще перевернись разок. Теперь можешь встать. Только не спеши! Хорошо, пронесло!»
Егоров поднялся. Ноги ощутимо дрожали. Он нащупал палкой твердый участок, оперся на клюку двумя руками.
«А что пронесло-то?» — спросил.
«Все, теперь иди дальше. Только палкой потише стучи, ладно!»
Он послушно двинулся вперед, но все думал: «А что пронесло-то?»
Через час он был у «камня».
* * *
Когда-то, еще по мирному времени власти села намеревались поставить здесь памятник советским воинам, погибшим в Великую Отечественную при освобождении их населенного пункта. А до тех пор на выбранном месте стоял памятный знак. Или «камень», как говорили сами сельчане.
«Кажись, тут ополченцы должны быть», — сообщил Егоров.
Он огляделся, но никакого движения не заметил. Разве что дымились с полдюжины воронок, еще столько же успели за ночь остыть.
— Может, они не постоянно дежурят? — размышлял он вслух.
«Нечего гадать, надо дальше идти, — оборвала его размышления жена, — передохнул?»
«Да я и не устал особо».
«И хорошо, потому что до трассы километра два, а луна уже почти зашла. Наугад тебе идти придется».
«Может, все-таки имеет смысл подождать?» — вяло запротестовал Егоров.
«Ну, жди!..»
Старик вздохнул: живая жена или не живая, а присущий ей периодический сарказм никуда не делся.
Он побрел по проселочной дороге в сторону трассы. Рассуждал: «Два километра — это не двадцать километров, дойду потихоньку».