Выбор Донбасса
Шрифт:
С этим решением Алик взял в руки телефон, нажал несколько кнопок и спросил:
— Паша?
— Он самый! — раздался в ответ бодрый голос. — Привет из города-героя Дружковки!
— Город-герой Краматорск аналогично приветствует тебя, — хмыкнул Алик в ответ. — Ты лучше скажи мне: у вас филиал сбербанка России работает?
— Конечно работает, куда ж ему деваться, — даже удивился вопросу Паша.
— Отлично. Тогда я еду к вам.
— Когда?
— Да хоть сейчас.
— Автобусы же не ходят…
— Не впервой.
— На въезде в город меня набери, я встречу тебя возле банка.
— Замечательно.
Алик встал и начал одеваться.
— Ты куда, сынок? — тут же спросила его мама.
— В Дружковку. Денег с карточки сниму.
— Осторожнее там.
— Не впервой…
Алику повезло: он достаточно быстро поймал попутную машину, и спустя какие-то полчаса уже въезжал в Дружковку. И вот тут-то, прямо на въезде, он увидел третью зловещую примету времени. Он сидел, задумавшись о чём-то, и вдруг водитель толкнул его локтем в бок и показал за окно с словами:
— Смотри. Зачистка.
И Алик увидел: несколько вооружённых людей в камуфляже колотили прикладами в чьи-то ворота. За кем-то пришли. Метров через триста картина повторилась. Потом ещё. И ещё. Впечатление было такое, словно арестовывают весь город. И вокруг стояла такая же пугающая тишина, нарушаемая только ударами прикладов в ворота.
— Вот и пришли к нам каратели, — задумчиво произнёс Алик.
Другого слова у него не было. Ополчение, что бы о нём ни сочиняли, всегда старалось не обижать мирных, и уж если приходилось кого-то арестовывать, то это всегда было ЧП. Каждым подобным случаем занималась военная полиция, которая тщательно разбиралась в причинах ареста, выясняла, не было ли оговора, и если арестовавшие мирного были неправы или превысили свои полномочия, разбор был быстрым и наказание виновных жёстким. А чтобы вот так, среди бела дня… Да такого в кошмарном сне присниться не могло! Так поступают только каратели. Охреневшие от собственной вседозволенности.
Зато центр города выглядел почти спокойным. Алик с невольным изумлением разглядывал улицы без разрушений, улицы, полные прохожих, улицы с работающим городским транспортом. Оказывается, за время блокады он от всего этого отвык, и сейчас слегка диковато озирался по сторонам, глядя вокруг изумлёнными глазами. И увидев встречающего его Пашу, не сразу его узнал.
Они обнялись, и Паша тут же заторопил Алика:
— Идём скорее, пока ты ехал, я тебе очередь занял.
И это было таки совершенно правильное действие! Алик прекрасно помнил суточные очереди у банкоматов, когда нужно было записываться с утра и снимать деньги в лучшем случае на следующий день. Здесь тоже была очередь большая — ведь не один Алик приехал сюда из другого города — но терпимая. Два-три часа — не время.
А когда деньги были получены, Паша предложил:
— Ну что? Поедем ко мне? Хоть поговорим. Расскажешь, что и как.
И у Паши за стаканом коньяка Алик разговорился. А Паша слушал и только качал головой. Сначала недоверчиво, потом недоумённо. Да и понятно: во время блокады информация из Славянска и Краматорска даже до соседних городов практически не доходила. Либо доходила в искажённой форме. В основном, всяческие страшилки. О страшных разбойниках-ополченцах, грабящих население направо и налево, о чеченских боевиках, устраивающих поголовный террор, о русских уголовниках с наколками от плеч до пяток,
— А штаб ваш где находился?
— Как где? — удивлённо переспросил Алик. — В здании исполкома. Где ж ему ещё быть?
— Мать… — вздохнул в ответ Паша. — А до меня доходил слушок, что вы базировались на первом этаже детского дома. А на втором были дети. И вы ими прикрывались от обстрелов.
— Паша, ты с ума сошёл. Это же наш город. Это же наши дети. От кого ты это услышал?
Паша назвал имя общего знакомого, который когда-то очень давно жил в Краматорске, но уже много лет как после окончания медицинского института перебрался в Харьков, и нёс оттуда всяческие небылицы о зверствах ополченцев. Ему из Харькова было виднее.
— Передай ему при встрече, чтоб не попадался мне на глаза, — попросил Алик. — Я, конечно, известный гуманист и филантроп, но за такую ложь я ему голову отобью, и рука не дрогнет.
После паузы Паша задумчиво произнёс:
— Он ещё в апреле вывез из Краматорска маму, и поселил её где-то в селе на Полтавщине. И там её не приняли ни соседи, ни местные власти. Сказали, что им сепаратистка не нужна. Она сейчас там на птичьих правах, а он… может быть, потому он и утверждает подобные вещи?
— Пашенька, дорогой мой… — вздохнул в ответ Алик. — честное слово, это его ничуть не оправдывает. Ни в моих глазах, ни вообще. Это же последнюю совесть продать…
За такими невесёлыми разговорами они просидели почти до вечера. Уже начинало смеркаться, когда Паша вывел Алика на трассу и они поймали машину до Краматорска.
Алик вышел из машины возле вокзала. До дома нужно было пройти метров триста. И на полпути Алик увидел нечто такое, от чего он попросту оцепенел. На улице стоял ящик. Большой фанерный ящик с прорезью в верхнем торце, как у избирательной урны. Выкрашенный в жовто-блакитный цвет. С нарисованным бандеровским трезубцем. И крупной надписью: «Сообщайте о сепаратистах и террористах!»
Немая сцена. Через какое-то время, выйдя из ступора, Алик отправился дальше, размышляя о своём. И мысли его были невесёлыми.
«Да… Наступило не только время мародёров и карателей, но и время стукачей. Как-то так вот, сразу… Интересно, когда меня сдадут? И кто будет первым? Если уже не сдали… Мало того, начнут сдавать всех подряд. Кому-то сосед не нравится, жена у него красивая. Возьмёт и напишет: мой сосед, такой-то и такой-то, сепаратист и террорист. И ведь даже подписываться не станет. Всё равно, никто проверять не будет. Придут за соседом и закроют. Может, и меня уже у порога ждут…»
К счастью, у порога Алика ждал только огромный серый кот. Он всегда, только лишь Алик заходил в подъезд, стремглав нёсся к двери его встречать. Как только Алик перешагнул через порог, кот приветливо потёрся о его ногу. Алик улыбнулся, погладил кота и произнёс:
— Зверик… У дверей встречаешь… Нужно было бы тебя Аргусом назвать. Хотя это был пёс… Ну ничего. Теперь здесь будет твой пост. Будешь сторожевой кот. Укропов будешь на части рвать. Ты это сможешь, я в тебе уверен.
— Дурак, — прокомментировала мама его слова.