Выбор[Новое издание, дополненное и переработанное]
Шрифт:
— Итак, мадам, мадемуазель, месье, предложена цена в десять франков. Цена неслыханная на нашем аукционе. Но что ж. Десять франков — раз…
И тут в правом дальнем углу поднялась рука.
Не понял длинный с молотком:
— Вы что-то желаете сказать?
— Я ничего не желаю сказать. Я просто желаю купить эту картину.
— Вы желаете заплатить больше десяти франков за эту мазню?
— Я желаю заплатить больше десяти франков за этот шедевр.
— Хорошо. Пожалуйста. Одиннадцать франков!
Тут же поднялась
— Двенадцать!
Но и первая рука не опускалась.
— Тринадцать! Четырнадцать! Пятнадцать!
Оба господина рук не опускали. И тогда длинный с молотком объявил:
— Двадцать франков!
Столь высокая цена не смутила обоих.
— Двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок!
В зале зашептались.
— Пятьдесят! Шестьдесят франков!
Кто-то в тишине закашлялся нервно.
— Восемьдесят пять! Девяносто!
Когда длинный объявил сто, зал замер. Но торг продолжается:
— Сто десять франков! Сто двадцать! Сто тридцать!
Стенографисты в таких случаях зафиксировали бы движение в зале.
— Двести! Двести двадцать! Двести сорок!
Есть такая ситуация: все вокруг прямо из ничего делают счастье и деньги, а тебе, дураку, непонятно, как это делается. И тогда к сердцу волнение подступает. Заволновался зал. Господин в правом углу — явно русский. По морде видно. И в левом углу — тоже русский. Цена уже проскочила пятьсот франков, а они друг другу не уступают.
— Семьсот пятьдесят! Восемьсот!
Но ведь русские понимают в искусстве. Не так ли?
— Тысяча франков! Тысяча сто!
У господина справа обтрепанные манжеты. У господина слева грязный, засаленный галстук. Все ясно: какие-то богатые люди выставляют подставных, чтобы своим присутствием не привлекать излишнего внимания к шедевру, который купить хочется, чтобы цену не вздувать.
— Три тысячи! Три тысячи триста!
Борьба продолжается.
— Пять! Пять пятьсот!
Эксперт с лупой выскочил на возвышение, просмотрел мазки и кому-то утвердительно кивает в зал: сомнений нет, это действительно ее кисть. Вне сомнений — это работа той самой Стрелецкой.
— Десять тысяч! Одиннадцать! Двенадцать!
Шепот в зале:
— Вы раньше слышали об этой, как ее… Стрелецкой?
— Ну как же! А разве вы ничего о ней не знаете?
— Двадцать тысяч франков!
Руки в двух концах не опускаются, и тогда длинный с молотком краткости ради пошел с шагом в десять тысяч:
— Пятьдесят! Шестьдесят! Семьдесят!
Дошел до большой и очень круглой цифры, дал себе передых и снова, захлебываясь:
— Сто тысяч! Сто десять! Сто двадцать.
Растет напряжение. Как не расти? Каждый в зале соображает: может, подключиться к борьбе, пока не поздно, да шедевр и перехватить. То тут, то там руки поднимаются, демонстрируя желание заплатить больше. Но борьба по-прежнему идет в основном между двумя
— Пятьсот тысяч!
При этих словах, ломая тишину каблуками, вошел в зал полицейский наряд. Шедевры аукциона охраняются устроителями, однако власти славного города Парижа, как-то прознав о происходящем, дополнительные меры безопасности приняли.
А цены растут.
— Девятьсот девяносто тысяч!
Двое полицейских с каменными мордами встали по обеим сторонам продаваемого сокровища. Остальные — в углу у запасного выхода, в готовности отбить попытку злоумышленников, кем бы они ни были, похитить шедевр.
Длинный с молотком поперхнулся. Неуверенно произнес:
— Миллион франков. — Нерешительно осмотрел углы потрясенного зала и повторил, как бы прося прощения: — Миллион.
Оглянулся длинный еще раз и пошел набирать цену все выше и выше. А по славному граду Парижу уже летит-трепыхается сенсация. И уже наряды конной полиции отбивают журналистские своры от мраморного входа.
— Миллион сто тысяч! Миллион двести!
До первого миллиона долго взбирались. До второго быстро — счет через сто тысяч пошел: миллион семьсот, миллион восемьсот, миллион девятьсот, два.
— Два двести! Два четыреста!
Десять процентов от цены — владельцам аукциона. С трех миллионов — триста тысяч.
— Три миллиона пятьсот! Четыре!
Вопль из зала:
— Воды! Скорее воды! Даме плохо!
Даму потащили на носилках весьма скоро. Колени вверх. Мордочка чернобурой лисы — вниз. Есть причина такой скорости: санитарам не терпится вышвырнуть даму из зала, скорее вернуться и досмотреть финал.
— Одиннадцать миллионов франков! Двенадцать! Тринадцать!
Тишина в зале такая, что если бы длинный шептал, то все равно во всех углах было бы слышно. Но он кричит. Он кричит как ишак, возбужденный возможностью акта любви. Он кричит, и его слова отскакивают от стен рикошетом:
— Семнадцать! Восемнадцать!
Шустрый делец ногти грызет, словно семечки: видел же, как эту картину подвезли, надо было прямо у входа миллион франков предложить, да и увезти картину еще до аукциона.
— Двадцать один! Двадцать два! Двадцать три!
Самые пронырливые из журналистов давно в зале. Через все кордоны пробились. Настю снимают и шедевр двадцатого века — картину «Вторая мировая война».
— Двадцать четыре миллиона франков!
Вот тут-то в левом дальнем углу рука господина в сальном галстуке опустилась. На двадцать четыре согласны оба. Но господин в левом углу выше этого не пойдет. А господин в правом углу? Его рука победно поднята.