Выбор Пути
Шрифт:
— Располагайтесь, Михаил Владленович, — показал рукой на полукресло хозяин. Человек лет сорока пяти, в недорогом сером костюме, сером галстуке, на ногах — осенние туфли. Похоже, тоже сюда не своим ходом шёл, а приехал.
Я расположился.
— Давайте знакомиться. Я — капитан Тритьяков, Евгений Михайлович, можно просто — товарищ Тритьяков.
— Здравствуйте, товарищ Тритьяков, — думаю, что немножечко приврал собеседник. Не капитан он, а подполковник. Или даже полковник. Но поражать Тритьякова своей проницательностью не стал. Ни к чему это.
— У вас, я слышал, завелся сканер?
— Что,
— Аппарат, позволяющий прослушивать служебные диапазоны радиоволн?
— У меня обыкновенный приёмник, ширпотреб. «Грюндиг». Карманный, на транзисторах. Ценою на наши деньги в двадцать пять рублей по официальному курсу. В комиссионках продаются. Рублей за триста-четыреста, или около того. Любой купить может, у кого деньги есть. А у кого нет — сам соберёт. Ну, если нужно. Толку от зарубежного диапазона FM у нас никакого. Нет вещания на этом диапазоне в Советском Союзе.
— Ну, почему никакого, вы же услышали кое-что.
— Услышал, это верно.
И я замолчал. Не стал продолжать.
Я молчу, капитан-полковник молчит, радио на кухне передает сигналы точного времени. В Петропавловске-Камчатском полночь.
Сидим, молчим. Кто первый скажет, тому, значит, разговор этот и нужнее.
Я в уме разыгрываю пятую партию матча Спасский — Фишер. Тренирую способности. Шахматная мысль моя по-прежнему работает нечувствительно в автономном режиме, но, параллельно, я и осознанно ищу варианты. Это не только интересно, это необходимо — для написания шахматных книг. Объяснить, почему Спасский сходил, так, а не иначе. На что рассчитывал, и что в результате получилось. Просто и доступно для любопытного любителя, желающего стать шахматистом третьего, много второго разряда. А то в тех книгах, что я читал, многое рассчитано на мастера: длинные ветвящиеся варианты, которые не то что запомнить, понять сложно. Почему тот ход лучше, чем другой? Мастер-то видит, а любитель теряется. И откладывает книжку. А я хочу написать так, чтобы мою книжку не откладывали. Чтобы мальчик Вова прочитал, понял, применил в партии, победил. Нет, не гроссмейстера, а своего же одноклассника Витю, с которым прежде играл на равных, а теперь будет выигрывать в четырех партиях из пяти. Ну, если Витя сам не прочитает мою книжку.
— Вы кому-нибудь рассказали о своём, в некотором роде, открытии в области радио? — первым не выдержал капитан-полковник. Характер у него, может, и крепкий, но он на службе. Ему результат нужен. А я не на службе. Я бездельник. Я сегодня получил «отлично» по диамату, и теперь две недели совершенно свободен.
— Рассказал. Андрею Николаевичу и рассказал.
— Андрею Николаевичу — это хорошо. Это правильно. А ещё?
— Ещё никому.
— И не рассказывайте.
— И не собираюсь. Если не спросят, конечно.
— Кто спросит?
— Следователь, прокурор, мало ли кто. Кому положено спрашивать по должности.
— Не будет ни следователя, ни прокурора. Вопрос решён ко всеобщему удовлетворению.
— Понял.
Я и в самом деле понял: открытого дела не будет. Прослушивание первого секретаря — это политический скандал. Уотергейт областного масштаба. По счастью, мы живем не в Америке, и никто не позволит предать дело огласке. А кто прослушивал,
— Это хорошо, что поняли. Вам ведь нужно готовиться к международному турниру?
— Разумеется, нужно. И я готовлюсь. По мере сил.
— Готовьтесь, готовьтесь. Вы, слышал, хотите ехать в Вену не один.
— Это было бы весьма полезно — выехать с командой. Шахматы вовсе не индивидуальный вид спорта, как кажется со стороны. Для достижения высокого результата — а я нацелен на самый высокий результат, скажу без ложной скромности, — поддержка тренера, врача, психолога весьма важны. И у меня они есть.
— Это студентки-то?
— Да. Они ещё молодые, но они растут. И Ольга Стельбова, и Надежда Бочарова, и Антон Кудряшов. Растут вместе со мной. Приобретают уникальный опыт. И года через три-четыре страна получит специалистов самого высокого уровня. Ну, я так считаю.
— Я понимаю, понимаю. Думаю, что мы сможем дать положительную характеристику участникам вашей команды. При условии, что вы за них ручаетесь, конечно. Ручаетесь, что и здесь, и в капиталистической стране они будут вести себя соответственно высокому званию советских людей.
— Я в них уверен настолько, насколько вообще можно быть уверенным в людях, которых знаешь много лет.
— Ну, и славно. И они, и особенно вы, Михаил Владленович, на хорошем счету. Желаю вам на таком счету оставаться и впредь.
— Буду стараться, — скромно ответил я. Слово «впредь» меня слегка смутило: нарочитая старомодность специально для меня, или это для капитан-полковника естественный оборот?
Разница есть.
И я, распрощавшись, покинул квартиру. Вопросов у меня осталось множество, но задавать я их не стал. Неуместно это — задавать вопросы, зная, что никакого права на ответы ты не имеешь.
Я немного опасался, что меня будут вербовать в информаторы. Чтобы писал сводки о настроении в институте, давал характеристики отдельным студентам, а то и преподавателям. Но не стали меня вербовать. Видно, приберегли на иное.
В итоге с гуся мы имеем что?
В итоге с гуся мы имеем невнятное обещание выпустить меня с командой в Вену. В обмен на примерное поведение, которое, в первую очередь, заключается в умолчании события прослушивания дачи Стельбова.
Я ведь не какой-нибудь журналист из американского детектива, который берется расследовать то, что его совершенно не касается. У журналиста, по крайней мере, есть возможность лавировать: если закон нарушила республиканская администрация, он обращается в демократическую прессу, а если демократическая администрация — в республиканскую.
У нас не то. У нас проще. Помалкивай, и всего делов. Кто прослушивал, зачем — да какое мне дело? Сказал по-соседски Андрею Николаевичу, и довольно. А уж член ЦК КПСС сам решит, к демократам ему идти за подмогой, или к республиканцам. Они, конечно, у нас так не называются, но диалектический материализм настаивает: нет и не может быть единства в партии, состоящей хотя бы из двух человек. А когда их миллионы… Основная масса, конечно, привлечена как балласт, для устойчивости. А среди активных есть левое крыло, есть правое крыло, есть ещё какое-нибудь крыло. Серафим и то шестикрылый, чем партия хуже?