Выбор
Шрифт:
Уж потом, в конце, останется девушек пять, много — семь, с которыми он лично поговорит, и невесту себе выберет.
В тот раз все быстро было.
Меня напоследок оставили, я в комнату еще войти не успела, Фёдор меня к себе притянул, поцеловал, сказал, что давно уж выбрал. А я и слова вымолвить не смогла.
Только потом плакала.
Казалось, что-то надвигается, ледяное, страшное, темное… так оно и вышло потом.
А что я почуяла? Что меня крылом задело? Тогда я не поняла, может, теперь разобраться смогу, доискаться
Никому я не была интересна, ни отцу, ни брату. Только то волновало, что я могла в семью принести.
Серебро, связи, родство с семьей царской… то дело выгодное, полезное, важное! А сама Устинья? А что нам до нее дела? Продали уж выгодно? Так второй-то раз не продашь!
Теперь так не будет!
Не допущу, не позволю, не обойдутся со мной впредь, как с вещью бессмысленной!
Справлюсь ли? Обязательно справлюсь, ведь цена невмешательства моего — жизни близких, да и моя жизнь. Когтями драться буду, зубами врагов рвать! С кровью, с мясом победу выцарапаю!
А ежели нет, ежели не получится у меня победить, с душой спокойной в землю уйду. Буду знать, что близкие мои живы останутся, а это главное. Что до меня, я уже раз умирала.
Не больно это. Больно другое, когда любимые уходят, а ты остаешься, сама не зная, для чего землю топчешь. Лишь б они все жили, а о себе я и думать не стану, нажилась уже. Лишь бы справиться, сдюжить, вырвать победу — не для себя, для них!
Что угодно для того сделаю. Жива-матушка, помоги!
Сани катили, молодежь переглядывалась.
Так-то оно в Рождественский пост и по гостям бы ходить не надобно, но тут дело другое. Не для развлечения они едут, а по надобности.
Маленькую Вареньку Апухтину из деревни привезли, Машка о том и грамотку прислала.
Понятно, не Илье, неприлично то. А вот Устинье — можно написать, и в гости пригласить можно, а уж кому Устя скажет, только ей и ведомо.
Илья от невесты не потаил, что Устинью послушал, вот Марья и поняла, что с золовкой ей, кажется, повезло. Не каждая б поняла, иная и заклевала б до смерти за глупость девичью, а эта дочку в дом взять предложила, саму Марью успокаивала, и все это от души, все искренне.
Ценить надобно.
Со второй боярышней, с Аксиньей, Марья пока и не виделась толком, так, пару раз, да под присмотром старших. Та и не рвалась сильно с Марьюшкой дружить, рукой махнула. Мол, замуж выйду — зачем мне та Апухтина?
Вот когда б Ижорская, к примеру…
Но о том Аксинья молчала. А Марья и не лезла — к чему? Ей и того хватало, что отец успокоился, да мать ее пилить за глупость перестала. Теперь только наставляла Илью любить да беречь. Коли попался такой дур… то есть благородный мужчина, так за ним приглядывать в восемь глаз надобно. И хорошо, как золовка на твоей стороне будет.
Марья и не спорила. Она маленькую Вареньку с рук не спускала, так счастлива была доченьку увидеть. Век бы с малышкой не расставалась!
Вот и подворье, псы залаяли, Никола Апухтин на крыльцо вышел, сам встречать гостей дорогих.
Илья из саней выпрыгнул легко, сестрам выбраться помог, покамест батюшка матушку вынимал, на Устинью поглядел, та и кивнула. Подворье оглядела — народу много. Хорошо.
Илья несколько шагов сделал — и на колени в снег упал.
— Не гневайся, боярин.
Никола аж рот открыл, потом спохватился, что снег залетает, приосанился — да и что сказать не знает. На что гневаться-то? О чем ругаться?
Илья его долго в неведении не оставил.
— Наш то с Машенькой грех, что до свадьбы не утерпели. Весь я перед тобой, как есть, как хочешь, так и казни, за девочек я век виниться буду. Когда б знал, раньше б с повинной пришел, Машеньку за меня замуж упрашивал отдать.
Никола выдохнул.
На подворье поглядел — стоят и холопы, и слуги, глазами хлопают. Вот ведь… какие слухи по столице пойдут. А… а вот такие!
— Надо б тебя раньше розгами драть, а теперь уж — вырос.
— Казни как хочешь, боярин, твоя воля. Дозволишь невесту мою повидать, да дочку на руках понянчить?
Никола с Алексеем переглянулся, кнут у подбежавшего холопа взял, Илье показал, да и опустил.
— Когда обидишь девочек — не обессудь. Дочку как положено признаешь!
— О том и прошу, боярин!
— То-то же… своевольники. Ладно, иди ужо, ждут тебя твои ненаглядные, все глаза в окошко проглядели.
Илья с колен встал, поклонился земно.
— Благодарствую, боярин, не забуду твоей доброты.
— Иди уж… сами молодыми были, небось.
— Были мы когда-то, — вздохнул Алексей Заболоцкий. Ему-то что с того? Удаль молодцу не в укор, да и девка… наследовать она не будет, замуж выгодно выдадим, хочет Илья таким образом жену свою от сплетен лишних прикрыть — пусть его.
А насмешливого взгляда Устиньи и вовсе никто не заметил. Разве только боярыня Татьяна приметила кое-что, да призадумалась.
— Машенька, вот она какая? Доченька наша?
Пара слов вроде и пустячных для Ильи-то. Но если за эти слова смотрят на тебя такими сияющими глазами… поди, и на святых так не смотрели. Вроде Марина и красивее Машеньки, а вот в эту секунду такой от его невесты свет идет, что всуе меркнет красота царицына. Как картинка лубочная перед иконой.
— Да, Илюшенька.
— Маленькая она такая… ее и брать-то боязно.
Холопки зашипели, зашушукались. Аксинья нос наморщила. Варенька глазенки открыла, запищала, Марья ее на руки взяла, на Илью взгляд беспомощный бросила.