Выбрать волю
Шрифт:
Грэхард состроил упрямое выражение лица, говорящее о том, что нет, причина была именно в ударе.
Терпеливо, как ребёнку, Эсна принялась объяснять:
— Грэхард, ты помнишь его ещё мальчишкой, вот тебе всё и кажется, что он таков. Но он уже взрослый мужчина. Которому может хотеться жить свою жизнь, а не быть у тебя на побегушках, — укоризненно покачала она головой. — Ты же ему продыху не давал! Пятнадцать лет беготни за твоим капризным повелительством! У любого бы нервы сдали.
Он скривился. Пересматривать однажды утверждённые шаблоны он, и в самом деле, не любил. Дерек был куплен им именно для роли мальчика
Кроме того, сам владыка не входил обычно в нюансы организации слуг и рабов вокруг себя, для того были управители, которые обычно и следили за тем, чтобы каждый занимал место сообразно своему возрасту, статусу, выслуге лет, умениям, и так далее.
Припомнив, как вообще устраиваются дела подобного рода, Грэхард вспомнил и то, что со времён его воцарения его двором занимался как раз Дерек. И, действительно, чуть ли ни каждую неделю от него слышалось: такой-то болен, нужно бы его отправить на месяц вон туда-то, да ещё с семьёй, такой-то стал стар, его неплохо бы пристроить и обеспечить, такому-то пора жениться, нужно выделить средства на организацию дома, этому давно пора повысить жалование, а вон тот уже десять лет так старательно служит, и всё в рабах, не пора ли ему выдать ньонские документы и перевести в разряд вольных наёмных? Во все эти детали Грэхард особо не вникал, полностью полагаясь на Дерека. И, конечно, только сейчас, после слов Эсны, заметил, что его талантливый и всевидящий управитель в своих хлопотах и заботах совершенно забывал о самом себе. Дерек постоянно просил — поблажек, прибавок, отпусков, пенсий, пособий, выходных, повышений, свободы, — просил за всех, но никогда — за себя.
Нахмурившись этому обстоятельству, Грэхард обиженно возразил на обличения жены:
— Но он никогда не жаловался!
— Тебе пожалуйся! — фыркнула Эсна, которая совершенно упускала тот факт, что правители, действительно, не обязаны следить за подобными вещами, и потому перешла в наступление, которое ей казалось более чем логичным. — Вот скажи, ты хоть раз, хотя бы один раз за все эти годы спросил его, как ему хотелось бы провести день? Куда ему хотелось бы пойти? Чем ему хотелось бы заняться?
Он был совершенно ошарашен и опрокинут этими вопросами, которые, действительно, ни разу не приходили ему в голову, — что, по правде говоря, было вполне нормально для его положения. Правители не спрашивают ординарцев о том, как те себя чувствуют и чем хотят заняться.
И всё же совесть Грэхарда мучительно заныла. Дерек был не просто ординарцем. Дерек был другом, и только сейчас стало очевидно, что дружба, в отличии от служебных отношений, требует двусторонней заботы.
Грэхард растерянно моргал, чувствуя себя не просто глупым — эгоистично глупым засранцем, который даже не задумывается о подобных нюансах.
Справедливость требует отметить, что, если бы Дерек додумался высказать вещи такого рода своевременно, то Грэхард худо или бедно, но сумел бы их осознать, и, возможно, дело не закончилось бы столь печально и категорично. Однако Дерек, увы, совершенно не умел заботиться о самом себе и своих нуждах, поэтому самоотверженно служил и выслуживался, пока психика не сдала, и говорить о чём-то стало уже слишком поздно.
Однако Эсна была целиком и полностью на стороне Дерека, потому
Свои обличения она резюмировала коротким:
— Он, должно быть, любил тебя всей душою, если выдержал так долго.
Это был тот случай, когда слишком потрясённый Грэхард не просто не попытался перевалить на кого-то неожиданно и несправедливо взваленную ему на плечи ответственность — а принял эту ответственность полностью, и ещё от себя добавил.
Он всё моргал и моргал, пытаясь осознать то, что в его голове никак не вмещалось, и Эсна даже испугалась, что в чём-то переборщила. Но тут он, наконец, сфокусировал взгляд на ней и совершенно беспомощным голосом спросил:
— Эсна... Чем бы ты хотела заняться прямо сейчас?
Пришёл её черёд удивлённо моргать. Она совершенно не предполагала, что он воспримет её слова столь буквально.
Видимо, она молчала слишком долго, потому что он досадливо скривился и пожаловался:
— Я не смогу научиться, если ты не будешь говорить!
Она согласно опустила ресницы и голову, нерешительно повела плечом и ответила:
— Я бы хотела... ну, наверно, пойти в твой сад, который на крыше.
Он решительно встал:
— Пойдём! — протянул ей руку.
Она неуверенно оглянулась на документы.
— Пойдём, — повторил он. — Это подождёт.
Со вздохом она согласилась.
Такие перемены в нём её отчаянно настораживали.
...в саду было хорошо. День выдался тёплым и безветренным, поздние цветы ещё радовали глаз своими насыщенными красками.
Эсна с удовольствием растянулась на подушках, лениво наблюдая за облаками. Устроившийся рядом Грэхард думал мрачные думы. Следы размышлений отчётливо читались на его лице. До него впервые дошла мысль о двусторонности близких отношений, и он никак не мог с нею свыкнуться.
— О чём ты хотела бы поговорить? — решил он проверить только что приобретённый навык.
Эсна приподнялась на локтях, глядя на него удивлённо, и вдруг заплакала.
Он замер и с глубоким отчаянием спросил:
— Ну, и что я опять сделал не так?
Она всхлипнула, села, вытерла слёзы и заверила:
— Нет-нет, всё в порядке.
— Солнечная, — проворчал он, — ты, конечно, вправе считать меня бесчувственным тираном, но, поверь, то, что женщины не плачут, когда у них всё в порядке, я знаю.
Сделав глубокий вздох, она дрогнувшим голосом поправилась:
— Нет, я просто... это просто оказалось неожиданно приятно.
На несколько секунд прикрыв глаза, он мрачно уточнил:
— Ты плачешь от того, что тебе приятно?
Она легко засмеялась и подтвердила:
— Ну да. Просто, понимаешь, меня никто никогда ничего такого не спрашивал.
С мрачной ухмылкой он неожиданно признался:
— Меня тоже.
На её удивлённый взгляд фыркнул:
— Эсна, ты что же, думаешь, что ко мне кто-то подходит с вопросом: «Ваше повелительство, чем вы изволите заняться?» — он запрокинул голову и искренне рассмеялся. — Нет, обычно это бывает либо «Мой повелитель, совет вас ожидает», либо, на худой конец, «Мой повелитель, лошади готовы».