Выход из мрака
Шрифт:
– С тем самым кем-то, кто, возможно, помог ему пятнадцать лет назад, – сказал Джеймс. – С тем, кто знает, как мы обошлись с ним.
– Не спеши с выводами. Мы ничего не знаем наверняка. Не знаем даже, действительно ли этот человек Джонни Мак Кэхилл.
– Знаем. – Джеймс допил виски, поставил стакан и утер пот со лба тыльной стороной ладони. – Он был из тех, кого так просто не убьешь. Надо было понять, что он остался жив. Если он доплыл до берега, почти любая женщина в городе помогла бы ему. – Я знаю одну, которая
Оба мужчины повернулись к открывшейся двери. Эдит Уэйр с кривой улыбкой на плотно сжатых губах вошла в кабинет. Худощавая, невысокая, со спадающими до подбородка каштановыми волосами, шестидесятилетней она не выглядела.
– Много подслушала? – спросил Джеймс.
– О, дорогой, не расстраивайся, я давно уже знаю твои мелкие грязные секретики. Вы слишком уж тщательно скрывали, что Джонни Мак мертв. И, в конце концов, я обратилась со своими подозрениями к Кенту однажды вечером, когда он выпил чуточку лишнего.
– Что же не сказала… – Джеймс злобно взглянул на жену.
– Мисс Эдит, обещаю, кто бы ни был этот человек – Джонни Мак Кэхилл или кто-то, назвавшийся его именем, – он не создаст проблем вашей семье, пока я начальник полиции.
Эдит сжала плечо Бадди, ее изящные красные ногти впились в ткань мундира.
– Знаю, что на тебя можно положиться. Но если этот человек в самом деле воскресший из мертвых Джонни Мак, я предлагаю повременить, выяснить толком, что у него на уме. Возможно, он вернулся для мести.
Когда Джеймс тяжело вздохнул, а Бадди ударил кулаком правой руки по левой ладони, Эдит обратила взгляд к портрету, висящему над изукрашенным антикварным столом. Джон Грэхем позировал, обняв за плечи сына. Их сына. Джона Кента Грэхема.
– А может, Джонни Мак приехал за Уиллом, – задумчиво произнесла она.
– Или чтобы помочь Лейн, – сказал Бадди. – Если он знает об Уилле, то может знать, что она сделала для этого мальчика.
Эдит опустила руку и провела кончиками пальцев по выпуклости на мундире от наплечной кобуры, с которой он никогда не расставался.
– Кто-то в этом городе все время знал, где находится Джонни Мак, и теперь вызвал его в Ноблз-Кроссинг. Мы должны принять меры, чтобы Джонни Мак не задержался надолго, не успел создать осложнений. Тебе будет нетрудно найти способ заставить его исчезнуть. Предупреди откровенно, что в Ноблз-Кроссинге он также не нужен, как и пятнадцать лет назад.
– А если он и слышать ничего не захочет? – возразил Бадди.
– Давай не будем опережать события, – ответила Эдит. – Выясним сначала, что это за человек, и будем из этого исходить.
– Дождь пойдет. – Лилли Мэй убирала посуду с кухонного стола. – Костями чувствую.
– Хорошо бы, – ответила Лейн. – А то так жарко и душно, что на улице я просто задыхаюсь.
– Не представляю,
Уилл отодвинулся от стола вместе со стулом, подскочил и, громко топая, выбежал.
– Присмотри за ним. – Лилли Мэй указала подбородком на дверь комнаты мальчика. – И зачем только Шарон написала то письмо Кенту? Хоть бы представила, что ее признание принесет Уиллу, вам и…
Лейн обняла за плечи домработницу. Уже много лет у них с Лилли Мэй были особые отношения, более близкие, чем у многих матерей с дочерьми. Уже пятнадцать лет их связывают две тайны, одна из которых раскрылась несколько месяцев назад, когда скончалась Шарон, дочь Лилли Мэй.
– Может, она и поступила дурно, но, думаю, сделала это из лучших побуждений.
Лейн прижала Лилли Мэй к себе, потом направилась к комнате сына.
Уилл стоял перед окнами, выходящими на Магнолия-авеню. Лейн подошла к нему, но не коснулась его. Она хорошо знала вспыльчивость мальчика и дала ему достаточно времени, чтобы остыть.
Улица лежала в ранних вечерних тенях. Жаркий ветерок колыхал листву на деревьях, окаймляющих широкую кирпичную дорожку возле дома. Построенного ее предками еще до Гражданской войны. Доставшегося ей в наследство от родителей.
Единственный способ остаться в своем уме, когда весь мир помешался, – сохранить порядок вокруг, занимаясь повседневными делами.
Лейн посмотрела на сына, которому посвятила жизнь. Уже не мальчик, еще не мужчина. Четырнадцатилетний, настолько хрупкий и уязвимый, насколько могут быть только очень юные, невинные. Ее бедный милый ребенок. Уже не невинный. Кент отнял у него невинность, когда бессердечно лишил его корней и безжалостно поколебал его самосознание.
– Чей я сын? – спросил он, лежа в ее объятиях и плача в день гибели Кента.
– Ты мой, – ответила она. – Мой.
– Наша жизнь никогда уже не будет больше нормальной, так ведь? – Голос Уилла дрожал от волнения. Уже низкий, хрипловатый, как у его отца.
Когда Уилл сплетал длинные, тонкие пальцы и принимался сгибать их и разгибать, Лейн наблюдала за этой нервозной манерой и вспоминала другого молодого человека, который совершал те же движения пальцами, испытывая волнение или неловкость.
– Ты прав. Наша жизнь больше не будет прежней, —ответила она. – Но мы когда-нибудь забудем о случившемся и…
– Почему не позволяешь мне сказать правду о том, что произошло в тот день? – Уилл взглянул в глаза матери.
– Ты не знаешь, что тогда произошло. Полицейские понимают, что потрясение от смерти Кента вызвало у тебя частичную потерю памяти.
– Я знаю, что ты не убивала па… Кента. Мы оба знаем, что тебя даже не было там, когда я обнаружил его мертвым. – Черные глаза Уилла увлажнились. – Разреши мне сказать шефу Лоулеру то, что я помню.