Выход из мрака
Шрифт:
– Да, я. Уилл, даже если пока не понимает этого, нуждается в отце – в родном отце. И вы, признаете это или нет, тоже нуждаетесь в Джонни Маке. Вам нужна поддержка сильного мужчины, если хотите сражаться и выиграть эту битву. А Джонни Маку уже давно пора оплатить долг.
Эдит Уэйр распахнула дверь в комнату Мэри Марты. Джеки Камминге подскочила из кресла перед телевизором и приветствовала хозяйку дома сердечной улыбкой:
– Входите, мисс Эдит.
Джеки чуть ли не раскланивалась перед
Эдит жестом велела Бадди Лоулеру следовать за ней, когда зашла в обитель дочери, комнату, почти не изменившуюся с тех пор, когда Мэри Марте было двенадцать лет. Пастельные тона, кружева, девчоночьи безделушки, Французская мебель в провинциальном стиле и ниша в стене, заполненная куклами.
– Как мисс Мэри Марта? – спросила Эдит.
– Слегка поужинала, – ответила Джеки. – И вот уже час спокойно сидит в кресле-качалке.
Эдит повернулась к своему ребенку. Тридцатитрехлетнему. Единственному после смерти Кента. Мэри Марта обладала невинной, обманчивой красотой. Безупречно белая кожа. Рыжевато-белокурые волосы до талии. И светло-карие глаза, словно бы неспособные видеть реальный мир.
– Что у нее в руках?
– Кукла, – ответила Джеки. – Мисс Мэри Марта весь день носила ее на руках. А вечером укачивала ее и пела ей. Думаю, это ничего. Не вижу ничего плохого, что она играет с куклой.
– Да, конечно. – Эдит закусила губу. Ничего плохого в том, что ее психически неуравновешенная дочь в тридцать три года играет с куклой, будто шестилетняя. Но, взглянув на персональную медсестру, Эдит сказала: – Можете устроить перерыв, мисс Каммингс. Бадди и я немного посидим с Мэри Мартой.
– Хорошо, мэм. Спасибо. Я не прочь покурить.
– Только не в доме, – сказала Эдит. – После смерти мистера Грэхема здесь не курят. Когда он скончался, я в тот же день сожгла все его коробки сигар.
– Пойду на заднее крыльцо.
Джеки кивнула начальнику полиции в знак приветствия и вышла.
Эдит медленно подошла к дочери и остановилась позади кресла-качалки.
– Она такая со дня похорон Кента. Я надеялась, к этому времени ее состояние улучшится.
Мэри Марта раскачивалась в деревянном кресле-качалке. Держа куклу величиной с младенца на руках, она напевала над ней вполголоса, словно мать над ребенком.
Эдит погладила дочь по голове.
– Боюсь показывать ее психиатру. Бог весть что она может сказать.
– Тогда будем заботиться о ней, пока она не станет прежней. – Бадди опустился на колени перед Мэри Мартой и мягко, ласково заговорил: – Как себя чувствуешь, милая? Говорят, ты слегка поужинала. Это хорошо. Тебе нужно есть побольше. Набираться сил. Как только поправишься, поедем вместе к Мексиканскому заливу, будем собирать на пляже раковины,
Мэри Марта, не обращая на него внимания, продолжала напевать и укачивать куклу. Она явно не замечала ничего вокруг. Бадди протянул руку и погладил щеку куклы. Мэри Марта прижала куклу к груди, словно подумала, что Бадди хочет ее отнять.
– Не забирай моего ребенка! Не забирай моего ребенка!
Трогательный крик Мэри Марты кольнул сердце матери. Эта трагедия была ее виной. Все было ее виной. Но поздно было пытаться помочь Мэри Марте. И поздно каяться. Самое большее, что она могла делать теперь, – оберегать свою дочку.
– Нет-нет, милая, – сказал Бадди. – Все хорошо. Я не хочу забирать ребенка у тебя.
Он встал и отвернулся, но Эдит успела разглядеть слезы на его глазах. Если кто на свете и любил Мэри Марту, то это Бадди. Он был влюблен в нее с детства, привязанность его к ней была трогательной. Для Мэри Марты Бадди был готов на все. В этом смысле она завидовала дочери.
Эдит стиснула верх спинки кресла-качалки с такой яростью, что костяшки пальцев побелели. Сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, кивнула на кушетку возле камина и сказала:
– Присядь, Бадди. Побудем здесь еще несколько минут. Одно наше присутствие слегка успокоит ее, тебе не кажется?
Бадди кивнул и сел на кушетку. Взгляд его был печально обращен на Мэри Марту.
– Думаете, можно говорить при ней? То есть она не поймет, о чем речь?
– А что ты хотел мне сказать? – спросила Эдит.
– Видите ли, у нас не было возможности обсудить создавшееся положение из-за похорон Кента и состояния Мэри Марты.
– И какое положение создалось?
Эдит подошла к туалетному столику, взяла серебряную щетку для волос, вернулась и снова встала за спиной кресла дочери.
– Прежде всего Лейн – главная подозреваемая в убийстве Кента. Как вам хочется, чтобы мы повели это дело? Арестовывать ее или нет?
– Ах ты вот о чем. – Эдит провела щеткой по волосам Мэри Марты и пожалела, что не находила для этого времени, когда дочь была ребенком. – Лейн обманывала Кента. Отравляла ему жизнь, и ради чего? Ради ребенка, которого, как она знала, зачал Джонни Мак Кэхилл. Даже если она и не наносила ударов, приведших к гибели, ее роль в этом обмане помогала убить Кента задолго до того, как он скончался.
– Вы ведь знаете, местную сплетню?
– Расскажи.
– Люди думают, что Кента убил Уилл, а Лейн идет за него под суд.
Эдит любила Уилла – мальчика, которого раньше считала своим внуком. Даже теперь, зная, что Уилл не ее плоть и кровь, она по-прежнему относилась к нему с любовью. Но не могла – не хотела допустить, чтобы сын Джонни Мака унаследовал что-то из состояния Грэхема.
– Гм-м… Любопытно. Но мы знаем, что бедный мальчик неповинен ни в каком злодеянии, как… как Мэри Марта, – сказала Эдит. – Он хороший, хоть и отродье дьявола.