Выход из Windows
Шрифт:
– Да-да. Вырисовываются две версии. Братченко будет заниматься Похваловым: убийство на почве ревности. Я - радиолюбителями и журналистами. Третья - профессиональная деятельность. Завтра начнут дергать из Рос- или как там их - Госкомимущества? Потом отработаем версию: грабеж но наводке группой лиц; нужно будет установить, не видел ли кто из жильцов машину, подъезжавшую в это время к дому, и людей, выносивших барахло.
– А где Братчеико?
– спросил Устинов, передавая Княжицкому плоскогубцы.
– Братченко должен быть у Похвалова, - сообщила Серафимова.
– Хочу надуть депутата,
Вдруг он ревнивый. А вы, Александр Львович, помогайте со скупщиками краденого. Кстати, а люди Похвалова приезжали?
– Приехали. Мы им деньги отдали, труп Похваловой отправили в морг, для экспертизы и вскрытия. Они даже обрадовались. Оставили телефон. Такие мордовороты...
– Устинов сказал это и положил на стол последнюю деталь от разобранного телевизора.
– Оперативники отработают все по вещам, от опроса Эминой - что пропало, до толкучек и барахолок. На вас лично - дактилоскопия пальцев, микрочастицы с одежды того и другого, обувь, следы на ковре. Давайте все, что даже не будет признано как доказательство, но имеет место быть,
– Серафимова задумалась, - что еще вы мне должны? Кажется, пятьдесят рублей. Когда у нас зарплата?
– Извините, что перебиваю. А мне что делать?
– вмешался Княжицкий. Желаю быть полезным. Предварительное заключение дам завтра же.
Сегодня кое-что тоже можно будет узнать. Все зависит от лаборатории.
– Неплохо бы, - улыбнулась Нонна Богдановна, - Коленька, да у вас работы хватает.
– Мне для вас ничего не жалко.
– Осторожнее, Нонна Богдановна, - расплылся Устинов, - так немудрено и обольстить неопытного молодого человека.
Она умела вкладывать в один взгляд и чувства и эмоции. Она могла бы, если бы пожелала, одним взглядом разжечь страсть в мужчине или уничтожить врага, стереть его с лица земли. Она знала в этом толк. Стоит ли уточнять, каким взглядом смерила Серафимова старика Устинова?
Первым сдал работу Княжицкий. Он набрал номер "сто" и торжественно поднес к ее уху телефонную трубку. Серафимова облегченно вздохнула и вдруг услышала: "Точное время - девять часов сорок пять минут".
– Что же мы сидим-то, господа уголовники?
– вскрикнула она испуганно.
– Нас ждут великие дела.
Работнички посмотрели на часы и засуетились.
– А как же с телевизором?
– спросил Устинов, показывая на груду винтиков, ламп и блоков.
– Мне немного осталось.
– А, бросьте, я научилась читать по губам. А теперь и изображения не будет? Доделывайте, - вдруг распорядилась она.
– Нам все равно стоит подождать Братченко десять минут, он ведь приедет сюда.
Помощник следователя прокуратуры Центрального округа советник юстиции Витя Братченко был человеком счастливым. Его никогда не волновали мелочные проблемы; зависть, злорадство не были чертами его характера. Он жил на служебной площади в коммунальной квартире недалеко от Чистиков. Дом его был втиснут во двор старого квартала на Покровке, очень походившего на петербургские лабиринты. В комнату солнце заглядывало в редкие часы, так что противоположный от окна угол потолка даже покрылся грибком. Братченко это не очень
Устроился в милицию, оттуда быстро перебрался в прокуратуру. Вот и вся Витина история. Теперь ему нужно было обустраивать новую жизнь, не исключалась и новая семья. Дочь училась уже в одиннадцатом классе, хлопоты с ее поступлением в юридическую академию ложились на его плечи. Коллеги часто подшучивали над ним, говорили, что измена жены вселила в него неуверенность в себе и что постоянные самокопания до добра не доведут.
Этим утром, получив (как это любезно со стороны Серафимы) через Княжицкого задание, без каких бы то ни было разъяснений, он отправился на своей "пятерке" в подмосковный поселок Переделкино. Проехав по Минскому шоссе, свернул влево и через двадцать минут подъезжал к сплошному зеленому забору похваловской дачи.
В третий раз за последние пять минут у него проверили документы, и ворота открылись. Участок был зелен, на клумбах цвели тюльпаны. Братченко совершенно случайно вспомнил, что у нормальных людей еще только апрель и даже почки не набухли на деревьях. А тут творилось нечто необычайное. Наверное, под землю подвели теплоэнергию.
Его встретили два молодых паренька, неожиданно похлопали по его куртке и брюкам, проводили в дом. Справа от входа он увидел большую светлую залу с мраморными колоннами, посредине которой стоял овальный черного стекла стол, уставленный вазами с фруктами. Над столом свешивалась виноградная гроздь хрустальных подвесок люстры. В кресле около окна сидел человек, упершись взглядом в широкоформатный телевизионный экран, величиной с лобовое стекло самосвала.
Послышались шаги хозяина дома, спускавшегося со второго этажа. Он предстал перед Братченко в длинном домашнем халате с бордовым воротником, в обнимку с длинноволосой девочкой лет четырнадцати - в ноздрю у нее было вдето колечко.
– Арендовал вот на срок депутатских полномочий. Скоро придется отдавать. Не мое. Государственное, - ответил он на незаданный вопрос.
– Здравствуйте, Виктор Степанович, извините, что я так рано.
Братченко представился. Похвалов поморщился:
– Я, признаться, уж и забыл о вчерашнем.
Выкинул из головы. Понимаешь, Витя, - он панибратски положил руку на плечо Братченко, - она меня позорила перед всей публикой, а я терпел.
Кому, как не Братченко, было известно гадливое чувство женской измены?
– Чего ж ей не хватало-то, Господи?
– сказал он сочувственно.
– Остроты ощущений, мой друг, конечно. Она и работать пошла по той же причине. Овечкин, ее шеф, мне все уши прожужжал: гуляет, - говорил, бешенство матки. Тут и подвернулся этот чинарик.
– Может, не стоит при дочурке?
– посоветовал Братченко.
– У меня вот та же история, и дочь - ровесница вашей.