Выход из Windows
Шрифт:
На шее жертвы видна странгуляционная борозда шириной 0,6 - 0,7 миллиметра. На теле кровоподтеки, которые дознаватели сразу не обнаружили. Ссадины и ушибы. Переломов и трещин кости, на первый взгляд, нет.
В квартиру вошел мужчина лет сорока пяти, высокого роста, крупного телосложения, похожий на выбившегося в люди рэкетира. На нем было дорогое фланелевое пальто синего цвета, небрежно перехваченное поясом, начищенные до блеска ботинки. Тряхнув светло-русым коротким чубом, он засунул руки в карманы.
Братченко и Устинов, встречавшие его, провели его в ванную. Там
– Узнаете, Виктор Степанович?
– немилосердно спросила из-за его спины подошедшая с сигаретой в зубах Серафимова.
– Ваш труп?
Мужчина, обернувшись, молча пожал руку следователю, потом подошел к убитой, протянул лапищу к ее белокурым волосам, отогнул ее голову назад и небрежно отбросил обратно.
Серафимовой стало стыдно за ту разновидность людей, к которой, по всем внешним данным, относилась и она, - за женщин.
Закусив губу, Виктор Степанович набрал номер мобильного Когда ему ответили, он тоном, требующим беспрекословного подчинения, стараясь не сбиваться на блатной жаргон, на котором в последние годы стало модно изъясняться и в высших эшелонах власти, и в творческих организациях, проговорил:
– Я в районе Солянки. Потом перезвонишь, узнаешь, как доехать. Берешь ребят, приезжаешь и упаковываешь эту сучку... Да, ее. Потом действуешь, как сочтешь нужным... Мне все равно...
Так, я сказал. Больше меня по этому вопросу не беспокоить. Да, тут оперативники. Согласуй с ними все вопросы. Деньги оставляю у них.
– Труп вашей супруги мы отправим в морг на экспертизу...
– начала Серафимова, но Похвалов перебил ее, рявкнул: мол, ему это неинтересно.
– Вы понимаете, что ведете себя неразумно?
– спросила Серафимова. Ваше ожесточение наводит...
– У меня алиби, - снова рявкнул Похвалов,
– а эта картина... меня и мое ожесточение, кажется, оправдывают!
– Да, да, - Серафимова кивнула.
– Скажите, у вас есть предположения насчет убийства вашей жены и Адольфа Зиновьевича Финка?
– Нет.
– Как провела сегодняшний день ваша жена?
Похвалов ухмыльнулся:
– Как видите.
Серафимова поняла, что Похвалов в шоке, просто этот шок выражался довольно своеобразно.
"Вы свободны", - сказала она и предложила ему завтра прибыть к ней для дачи показаний.
Он оставил пачку денег на тумбочке, в спальне, лишь мельком взглянув на труп Финка. Того как раз в это время укладывали на носилки, и расчувствовавшаяся Евдокия Григорьевна, которую позвали опознать хозяина, склонилась над бездыханным телом, глотая слезы.
– Простите, что приходится заставлять вас смотреть на это ужасное зрелище, - тихо произнесла Серафимова.
– Э, милая. Разве в этом дело? Мне во время войны в таких операциях приходилось ассистировать, тебе и не снилось. Хотя и вам достается.
Жалко человека. И откуда только такие звери берутся?!
Виктор Степанович, пропустив носилки вперед, вышел из квартиры.
– Железный мужик, - выдохнул Братченко, - как премьер-министр какой...
– Как ты его нашел?
–
– Через справочную МВД. Знаете, кто он?
– Братченко выдержал паузу и самозабвенно, многозначительно воскликнул: - Депутат Госдумы!
Когда Серафимова, разбитая своей нелегкой мужской работой, поручив Братченко и Княжицкому самостоятельно сдать дежурство, закончить с протоколами и опечатать квартиру, спустилась на первый этаж, прошла прокуренный мрачный вестибюль по направлению к выходу, дверь подъезда неожиданно открылась, и следователя ослепила яркая вспышка. Психика ее выдержала, чтобы не дать очередной отбой всему организму, но мозг мгновенно, еще в то время, когда резко распахивалась дверь, обработавший информацию как "Опасность", скомандовал: "Ложись". Серафимова быстро пригнулась, но, подняв голову, увидела перед собой сначала силуэт, а затем, когда глаза пришли в норму, - и самого мохнатого переростка в джинсовке с фотоаппаратом в руках. Она, вдруг ставшая сухонькой, скривленной в дугу старушенцией, с белым каменным лицом подошла к корреспонденту, по-шаноклячьи вывернув голову, и, глядя куда-то в нагрудный карман на его куртке, скомкала эту куртку в своем кулачке и сказала следующее:
– Если ты сейчас, жук навозный, не унесешь свою вонючую задницу с места оперативных действий, я завтра пришлю в твою мухобойкую газету на исправление человек двадцать пятнадцатисуточников. Они тебя исправлять будут, - уже миролюбиво добавила она.
– А чё?! Чё я сделал-то? Я здесь живу! Я журналист Копытов.
– Прикуси язык!
– Понял, Нонна Богдановна. Не дурак. Только, Нонна Богдановна, я живу тут...
– Слушай, не держи меня за идиотку.
– А я и не держу, - спошлил журналист, - я вообще вас ни за что не держу.
– Прочь с дороги, нечисть.
– Только, Нониа Богдановна... Там еще две машины с телевидения. Они все ваши звонки в оперативную часть по рации перехватывают. Вот и прознали.
– Эти хоть по рации, а ты точно - на запах летишь, папарацци! Серафимова сплюнула и через черный ход вышла во двор дома.
Ей удалось незаметно в темноте пробраться к машине, и та с победным скрежетом рванула мимо ожидающих телерепортеров.
– Заказное?
– спросил Володя, водитель, весело управляясь с автомобилем, словно это была лодка, а под ними - не Разгуляй, а упругие волны горной речки.
– Вряд ли, на деловые разборки, слава Богу, теперь с топориком не приходят, - Серафимовой нравилось, что Володя хочет быть в курсе всех событий, чтобы в случае чего оказаться полезным.
– А с другой стороны, на месть обманутого мужа тоже не похоже.
– Эти бродяги сказали, что много украдено.
Может, просто ограбление? Богато жил приватизатор?
Серафимова, задумавшись, нахмурилась, словно ее лишили самостоятельности: так легко было, оказывается, испортить ей настроение! Она не любила трепотни, особенно журналистской, и специально, в шутку ответила простофиле Володечке, что из квартиры вынесена практически вся касса взаимопомощи Комитета по управлению имуществом Российской Федерации.