Выход из Windows
Шрифт:
Он перекинул через наручники небольшое шелковое кашне Похвалова, а сам засунул пистолет за пояс. Они пошли шагом к видневшейся за перекрестком стоянке.
– Алтухов моя фамилия. Полковник ФСБ, из управления по борьбе с экономическими преступлениями. А где папки, сынок?
Похвалов заметно повеселел. Фээсбешник ему понравился, мужик что надо. Проезжая мимо дома Ганса Хоупека, они не заметили ничего особенного: ни полицейских машин, ни вообще каких-либо транспортных средств рядом с особняком не оказалось.
– Может, померещилось?
– весело предположил Алтухов.
–
– Так ты ж за журналом приходил, сосед.
Они поднялись в номер Похвалова, причем провокации со стороны Виктора Степановича, как ожидал Алтухов, не последовало.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
За окном уже рассвело. В раздумье над неожиданной новостью, ломавшей все логические цепочки, Стае и Македон переглянулись. Если Финк и Хоупек действительно братья, тогда это меняет дело и снимает подозрения в убийстве Финка с его кузена Ганса Хоупека.
– Можа, с Сеней связаться?
– спросил Македон.
– Дура, что ты языком треплешь! Козел! Какой брат?
– обратился Стае к пленнику.
– Толком говори.
– Я, я, кузен. Его отец пропал без вести в России во время Второй мировой войны. Мы считайт его мертвым, молились за упокой. Мой отец Фридрих Хоупек сгину лея на войне, и мы не знали где.
Мой мутер - по рождению Кюхельбеккер, имела брата от первого брака своего отца. Они почти не встречались, только в раннем детстве несколько раз, когда мутер привозили в Берлин. Это было еще в тридцатые годы. Потом мутер со своим отцом переехала в Германию на долгие двадцать лет, но ее старшего брата уже увезли в Мюнхен.
Больше они не виделись. Потом в Чехословакию, когда она стала европейской. И вот это и был отец Адольфа, мы разыскали его только в восемьдесят четвертом году. То есть уже не его, а первым делом Адольфа.
– Заливаешь!
– не поверил Македон.
– Где папки?
– Ну, что вы заладили?
– не выдержал Хоупек, и его снова поместили под воду в чем мать родила: в трикотажной спортивной куртке и джинсах "Левис". Вода уже была голубой, джинсы красились.
Поскольку рот у старика не был опломбирован, он продолжал рассказывать, как он с матерью разыскал двоюродного брата и почему фамилия приватизатора - Финк, а не Кюхельбеккер. Дело в том, что после развода Фридрих Кюхельбеккер, дед Хоупека, тотчас женился на его бабке, молодой красавице, дочери крупного фабриканта, поэтому первая жена Фридриха дала сыну свою фамилию и уехала из Берлина в Мюнхен, где скончалась вскоре после известия о том, что ее сын пропал без вести под Россией.
Так он выразился: под Россией.
– Стае, позвони, телефон работает, - снова попросил Македон, - если он не убивал, значит, и папки...
– Заткнись, без тебя знаю, что делать, потом проверят, куда звонили, прикинь, что будет, - Македон обратился к Хоупеку: - А зачем ты приезжал в Россию и как объяснить, что приехал ты в день, когда пришили двоих и пропали важные государственные документы, а отчалил, когда убили еще одного человека: в том же, кстати, доме?
– Клянусь, я никого не убивал,
– Ну, ты еще тут заплыв устрой. Не брызгайся, я говорю, - проговорил Македон.
Этот второй был эдаким важным сморчком.
Он был чрезвычайно смугл, смуглость его еще сильней подчеркивали почти прямые, черные как смоль волосы, черные глаза и особый мертвый цвет кожи в складках возле губ и под глазами. Вот беда, ростом бандит не задался. Но по всему было видно, что в этой бригаде Македон - мозговой центр.
– Я прилетел в Москву в четыре часа дня, а в город до аэропорта добирался еще два часа. Как я мог кого-то убить, если я еще час устраивался в гостиницу? Это все проверяемо. Послушайте, в моей сумке есть билет. О, это счастье! Там есть билет на самолет в Москву из Карлсбада, посмотрите, там должно быть время прилета.
– Время?
– Македон вышел из комнаты и спустился к машине.
Еще двести лет прошло с тех пор, как он ушел.
При этом Стае стал забавляться с головой связанного Хоупека. Он легко нажимал на нее, и она уходила под воду, потом Хоупек отталкивался ботинками от противоположной стенки и выныривал обратно, фыркая и мотая головой.
– Оставь его, - приказал Македон, - вот билет: прилет четыре сорок. Он не врал.
– А зачем он все-таки приезжал в Москву?
– У меня там женщина, - наконец выдавил из себя Ганс Хоупек.
ТАРАКАНЬЯ НАСТОЙКА И ШОКОЛАД
Алтухов втолкнул Похвалова в номер и запер дверь на ключ.
– Вы меня, выходит, заранее вычислили?
– спросил Похвалов, валясь в кресло. Ноги не держали его после ночных волнений и бега, отнимались от усталости.
– На этот вопрос я тебе завтра отвечу, - когда сам узнаю. И слушай, давай на "ты". Я тут по дороге смекнул кое-что. Вопросы у меня к тебе, мафаня.
Похвалов улыбнулся и попросил включить электрический камин.
– Слушай, братан, посмотри в холодильнике, там шоколад должен быть, страсть как хочется шоколаду, - еще попросил Похвалов.
Алтухов вытащил из холодильника шоколад и выбрал две бутылочки коньяка "Не пей, Лион".
– Начнем все по порядку, Виктор Степанович, - произнес Алтухов, откусывая от целой плитки и запивая этим мерзким напитком - "Машенька тараканов нет". (Шутка. Отличный был коньяк. "Camus".) - А для порядку вот тебе моя ксива.
– Убедительно. А это, - он потряс наручниками, - гарантированное молчание до суда?
– Ну, вот. Скажи ты мне, тут случайно господин Ганс Хоупек не пробегал?
– Нет, я пасу его десятые или одиннадцатые сутки, я уже со счету сбился. Какой сегодня день недели?
– Весна. Так, второй вопрос: зачем ты его ищешь и почему сбежал из Москвы?
– Сегодня в дом я пробрался, потому что закинул туда журнал, на ступеньки. По его позе я определил бы, входил ли кто в дом. Газету бросил, пришлось из ящика достать, так газету убрал кто-то. Потом я бросил журнал, а сегодня ночью на меня как озарение какое нашло: по нему ж меня вычислить - раз плюнуть.