Выкуп
Шрифт:
Тогда, сразу, он и решил остановиться в том маленьком пансионе – на берегу Ааре, за комплексом музеев. Хоть и близко от исторического и делового центра Берна, но как бы в стороне. Приличный пансион, недорогой и без официальных формальностей. Он назвался «Отто Миллер», так его и записали, не попросив предъявить документы. Это его устраивало. Хотя Костя нисколько не сомневался в верности своего швейцарского паспорта – тот дважды прошёл серьезную проверку, – но отсутствие сведений от отца встревожило, он решил лишний раз не «высвечивать» своё новое имя. И потом: наличных денег у него было достаточно, но лишь при условии, что скоро он войдёт в контакт с отцом и Рудольфом Портером. Однако дни шли, Костя регулярно наведывался в фирму «Вокруг света», и молчание отца уже не просто тревожило. Неужели Эдуард Охлопин вновь, как двадцать
Но Костя не хотел верить! Нет, ни за что! Ведь это же его отец! Молодой человек вспоминал их встречи, прогулки, поездки, долгие разговоры, взгляд отца, в котором была нескрываемая любовь, его ласковый голос… Это всё ведь было настоящим, и он сам полюбил отца. Верил ему безоговорочно, и для того, чтоб навсегда оказаться рядом, пошёл на всё! На преступления, на убийства!
День ото дня тревога и растерянность его росли. Он уже не мог просто ждать, чувствовал – нужны какие-то действия. Уже совсем было решил поехать в Австрию, в Инсбрук, на виллу Руди Портера, это ведь совсем не далеко. Но тут вовремя вспомнил, как тогда, когда он был на той вилле с отцом, тот обмолвился: Руди, мол, в Инсбруке бывает осень и зимой, а летом переезжает в своё поместье в Лозанну. Это же тут, совсем рядом! Отец, правда, предупреждал, что посторонним вход туда, в деловой центр всемогущего Портера, закрыт. Но это ерунда! Во-первых, он, Костя, в безвыходном положении. А во-вторых, уж он-то сумеет проникнуть куда угодно! Да и не станет Портер, узнав его, закрывать перед ним двери. Ведь мало ли что могло случиться с отцом…
Костя хорошо помнил описание отца: вилла Портера – белокаменный дворец, территория – целое поместье, обнесённое двухметровой каменной стеной, на берегу Женевского озера. Конечно же, там, в Лозанне, любой укажет дорогу к нему, найти будет проще простого! Вот только окажется ли сам Руди Портер там? А вдруг он сейчас на своём острове в архипелаге Кермадек? Но даже если и так, всё равно Костя какую-то информацию получит, а главное – даст знать о себе. Ему всё чаще в голову приходила мысль о том, что его сообщение о возможности побега по каким-то причинам не дошло до отца и Портера…
Первый раз приехав в Лозанну, он попробовал походить по городу и окрестностям пешком. Вообще, оказавшись в Швейцарии и узнав, что от отца нет весточки, Константин решил экономить деньги. Ему очень хотелось взять на прокат красивый спортивный автомобиль, но он себя одёрнул и стал пользоваться общественным транспортом. Вспомнил свои студенческие годы, когда не имел ещё первую скромную «Ладу». Вот и теперь по Берну он ездил на автобусах, троллейбусах: покупал в автомате на остановке разовый билет за два франка, и целый час ездил по городу, пересаживаясь с транспорта на транспорт. Время фиксировалось автоматически, когда час истекал, нужно было покупать ещё один билет. Оказалось, это удобно: недорого, да и автобусы были комфортабельными, не переполненными… По Лозанне Костя тоже попробовал поездить таким образом, но быстро понял – Руди Портера найти так просто не удастся, нужна машина. Во-первых, частные виллы были здесь разбросаны на большой территории побережья, а во-вторых, оказалось, что имя Портера не знают владельцы автостоянок, служащие отелей, продавцы супермаркета. Костю это озадачило: он представлял, что стоит назвать имя Портера, и тут же любой укажет дорогу к его поместью. Однако он успокоил сам себя. Здесь, в Лозанне, любят отдыхать богачи со всего мира и, скорее всего, у них достаточно узкий круг общения. А к тому же, приятель и компаньон отца, похоже, занимается не только легальным бизнесом, значит не любит зря «светиться».
На следующий день Костя оформил себе недельный проездной билет на автобус от Берна до Лозанны, стал брать в ближайшем от вокзала автопрокате машину. Каких только вилл он не повидал! От самых ультрамодерных до классических, от маленьких и компактных до настоящих дворцов. Виллы Рудольфа Портера среди них не было!
Логично было бы остаться на эти дни жить в Лозанне – снять такой же номер в недорогом мотеле. Но Костя упорно, каждый день, возвращался в Берн, хотя дорога занимала два с небольшим часа в оба конца. У него появился страх разминуться с отцом. Вдруг отец оставит ему записку, назначит встречу на следующий день. А он прохлаждается в Лозанне! Как магнитом, тянуло Костю в Берн, на те улицы, где он ходил с отцом. Ему казалось: вот-вот
Разъезжая на машине по лозаннскому побережью в поисках виллы Портера, Костя физически ощущал бег времени, каждый раз ему казалось – он здесь, а отец там, в Берне, ждёт его! И он с каждым днём сокращал время своих поисков, которые, к тому же, были бесполезны. Возвращался в Берн и к семи часам вечера шёл в небольшое кафе – то самое, где сидели они с отцом в их последнюю встречу. Он был уверен: отец тоже это помнит и обязательно придёт туда. А вдруг у него нет возможности сообщить о себе через почтовый ящик в турфирме и интернетовский адрес, вдруг он скрывается – от властей или конкурентов! Тогда непременно вспомнит об этом кафе и придёт. Даже если не знает, что приключилось с сыном, что он, Костя, уже в Берне, – придёт! Если, конечно, сам сейчас в Швейцарии.
Правда, сидя по полтора, два часа в этом кафе, Костя всё чаще и чаще вспоминал Харьков, Вадима, маму, Ингу, почему-то тех ребят, с которыми учился в школе и институте, девочек из секс-салона. Ловил себя на мысли, что всё кажется приятным, куда-то подевалась даже стойкая ненависть к Олегу Баркову. Однажды даже довспоминался до того, что вдруг подумал: «А если вернуться, рассказать всё Вадиму? Он ведь простит, я знаю…» И тут же, как кулаком в сердце, ударила боль: «Дурак!» Он ведь подумал только о своей афере с деньгами и враньём об умерших родственниках. А по-настоящему им убитые – Инга, этот бомж в машине! Правда, вряд ли всё это связывают с его именем, наоборот – оплакивают, как и погибшую от несчастного случая Ингу. Выяснится, что он жив – только рады будут. А он уж сумеет объяснить и свой отлёт в Швейцарию, и чужого человека в своей машине. Сумеет придумать очень убедительно… Господи! Костя помотал головой: придёт же в голову такая глупость! Конечно же, назад возврата нет. Это опасно, очень опасно! Ведь есть ещё Олег, которого должны были по его заказу искалечить. И этот мент, подполковник Кандауров, – уж очень узкие круги он делал около, словно брал его, Костю, в петлю!
Нет, если уж куда-то уезжать, то дальше, дальше, в Америку. Наверное, пора бы уже признаться себе: его бросили, «кинули», как лоха! И ради собственной безопасности надо убираться за океан. Там, в стране безграничных возможностей, и затеряться можно, и себя раскрутить – с его-то способностями, образованием, опытом банковской работы! У отца двадцать лет назад меньше шансов было, а вот же, сумел выбиться… А он ведь так и не рассказал, как же сумел в то, советское время, уехать за границу? Может, тоже по фальшивому паспорту? Костя не расспрашивал, был уверен, что ещё успеет всё узнать. А теперь, как знать – вдруг он отца больше и не встретит!
Но как только его мысли поворачивали на этот путь, Костя тут же со злостью обрушивался на себя. Что с того, что отец сегодня не дал о себе знать! Значит это произойдёт завтра, обязательно завтра!
Глава 36
Перед отъездом бабушка Екатерина попросила внуков пойти с ней в церковь.
– Мы все поблагодарим Господа за то, что наша встреча произошла, – сказала она. – А я особенно: за то, что мне дано было до этого дожить.
Назавтра Викентий должен был улетать из Швейцарии, а сегодня рано утром он и Винсент приехали в Верье. Завтракая с Екатериной Викентьевной, они говорили о религии.
– Ты ведь крещёный, православный? – спросила бабушка Викентия с некоторой тревогой в голосе.
Он улыбнулся:
– Да, хотя среди моих ровесников там, в бывшем Союзе, таких не большинство.
– Я знаю, знаю! Ваше коммунистическое правительство запрещало крестить детей!
– Запрета не было, – мягко возразил Кандауров. – Не поощрялось, это верно, но главное – сознание людей за десятилетия так перестроилось, что даже те, кто не считал себя убеждённым атеистом, на обряд крещения смотрели, как на предрассудок. Но бабушка Елена меня крестила, отец не возражал, хотя и был коммунистом. А для членов партии, да, для них это запрещалось, поскольку атеизм был одним из краеугольных камней партийного сознания.