Выкупленная жизнь
Шрифт:
— Правда любишь? — его зеленовато-жёлтые глаза пристально смотрели на меня.
— Да. — без заминки ответила я, заметив промелькнувшее во взгляде Дилана недоверие.
Он, конечно, понимал, что любовь я испытывала к тому Дилану, который был со мной до болезни, но он также пытался заверить самого себя в том, что каким-нибудь чудом станет прежним.
И всё же слышать признание в любви без какого-либо корыстного подтекста ему было приятно. Дилан засиял, взял моё лицо в ладони и не хотел отпускать.
— Спасибо, что провела со мной вечер. — поблагодарил он.
— Скоро
Наконец, после долгих прощаний я покинула палату, села в такси и примчалась домой. Максим показывал деду с бабушкой приёмы каратэ, которым научился в секции, а те со старческой снисходительностью делали вид, что их впечатляют умения внука.
— Здравствуйте, извините, мы не ждали, что вы приедете. — с порога сказала я.
— Ты была в больнице? — грозным голосом спросил Седой.
— Да.
— Почему нас не пустили в палату? Мы его родители! Что это за идиотские правила?
— А вы хотите, чтобы у него случился ещё один инфаркт от ваших криков? Операция шла семь с половиной часов, он еле выкарабкался, перенёс клиническую смерть, это его последняя надежда на выздоровление.
— Ты, что, хочешь сказать, что я виноват в его болезни? — покраснел от гнева Седой.
— Нет, но из-за вас он чуть не умер.
Владимир Александрович подошёл ближе, хлестнул меня по лицу и разразился оскорблениями в мой адрес. Максимка закричал, чтобы дед не бил меня. Я закрыла пылающую от удара щёку ладонью и подумала про себя, что этот человек дожил почти до восьмидесяти лет, но так и не научился жить без своих узких рамок; даже когда на кону жизнь его сына, он не готов заставить себя признаться, что тот дорог ему.
«Неужели вся эта тирания ради какой-то строительной империи? Разве это того стоило? Распугать детей, сделать так, что они отдалились от него и друг от друга, перестали быть семьёй. А если спросить их: что они думают о Владимире Александровиче, который посвятил всего себя взращиванию бизнеса?» — пронеслось у меня в голове. Никто не знал, почему отец Дилана стал таким, и, что печальней всего, никто уже не хотел этого знать.
Я направила указательный палец с вытянувшимся на нём когтем в сторону двери и прорычала, чтобы они убирались из моего дома. Старики после недолгих препирательств вышли. Лидия Николаевна за всё время не проронила и слова, будто бес не вселяется в них обоих одновременно, а атакует по очереди.
— Мама, тебе больно? — спросил Максим, когда шаги непрошеных гостей на лестнице стихли.
— Нет, сын. Всё нормально.
— Я больше не буду ходить к ним в гости и общаться с ними тоже не буду!
— В этом нет необходимости, тебя они любят и не станут обижать. — я глубоко вздохнула и отмахнулась от мрачных мыслей. — Ладно, забыли. Я хочу есть, а потом спать. Посидишь со мной на кухне?
— Да. А ты придёшь на моё показательное выступление по каратэ?
— Ты только заранее предупреди, чтобы я могла отпроситься с работы.
— 2 ноября в 16:00 в спортзале школы.
Я поставила отметку в телефоне, чтобы не забыть. Максим даже не притронулся к еде, зато увлечённо показывал,
Когда Максим, наконец, утомился, в нём внезапно проснулась нежность, он полез ко мне обниматься, обещал, что ещё чуть-чуть подрастёт и тогда сможет ото всех защитить меня. Кем были эти «все», гадать не приходилось, но развивать тему я не стала, просто порадовалась, что у меня растёт замечательный и заботливый сын.
Потом мы переместились в мою комнату и долго болтали, пока сон окончательно не одолел меня. Перед сном Максим поцеловал меня в щёку и шепнул, что возьмёт мой ноутбук, чтобы поиграть. Маленький хитрец.
С каждый днём Дилан чувствовал себя всё лучше (если не считать кошмаров, которые мучили его по ночам), а спустя две с половиной недели после операции, в конце октября, я забрала его домой и взяла оставшуюся двухнедельную часть отпуска, чтобы хватало времени и на мужа, и на сына. Недобрые предчувствия, наконец, отпустили меня, даже Максим перестал враждебно смотреть на отца.
Мы подали заявление в ЗАГС сразу, в день выписки Дилана (он настоял): просто вышли из больницы и сели в такси, решили не откладывать. Дату назначили на 25 ноября (спасибо справке о беременности), долго думать не стали, всё-таки не праздник, а просто роспись.
Также я всем своим объявила о том, что жду второго ребенка. Собственно, все, кроме наших молодожёнов, уже были в курсе.
Мама, услышав о моём решении оставить ребёнка, выдохнула с облегчением, Света раскрыла рот, Сашка скорчил задумчивую гримасу и бросил на свою жену многозначительный взгляд.
Пока я наблюдала за реакцией на новость, Дилан старательно делал вид, что ничего особенного не происходит, а сам, судя по плотно сжатым губам, вспоминал наш малоприятный спор, в котором принималось решение, оставить ребёнка или нет.
Максимку волновало, буду ли я так же любить его, когда родится второй ребёнок, я ответила, что, конечно, а сама задала себе другой вопрос: смогу ли я любить свою дочь так же сильно, как сына?
Меня также волновал вопрос о том, как уживутся Дилан и Максим, но, к счастью, беспокойство оказалось напрасным: в первый же вечер мы ужинали все вместе и пили чай с тортом. Конечно, Максим очень ревновал и старался держаться поближе ко мне, шептал на ухо какие-то свои секреты, и всё же уже не бросал ненавидящих взглядов на Дилана, и это радовало.
Я надеялась, что в спокойной домашней обстановке Дилан сумеет избежать послеоперационной депрессии и восстановится быстрее, тем более что ближайшие две недели пройдут под моим присмотром. Он был даже как-то чересчур и по-детски весел и разговорчив, я уже начала сомневаться, не проснулось ли его альтер эго? Но пока его поведение было в пределах нормы, агрессии я за ним не замечала.
В день выписки мы легли спать довольно поздно, долго разговаривали, фантазировали, на протяжении беседы Дилан несколько раз повторил, что очень счастлив и хочет как можно дольше оставаться в этом моменте.