Вынужденный брак

Февраль Алена

К концу второй недели ситуация изменилась. Живот стал периодически превращаться в камень и сильно болеть. Врачи стали мучить меня осмотрами и мониторингом, а я молилась, чтобы всё наконец закончилось. Конечно, рожать было страшно, но терпеть такую боль было страшнее. В голове постоянно всплывали слова сестры, что я могу, как мать, умереть во время родов. Честно признаться, о себе я беспокоилась больше, чем о ребенке. Кажется я его даже не любила.

В клинике беременные только и делали, что гладили живот и разговаривали с неродившимся малышом. При этом их

лица напоминали блаженную маску. Мне порой казалось, что они представляли, что малыш уже родился и теперь разговаривают с ним. Я не представляла, не разговаривала, не гладила живот – я просто хотела продлить блаженный покой или уже родить.

Три дня я промаялась с болями, а на четвертый меня положили в палату интенсивной терапии. Утром на белье я обнаружила кровь и испугалась настолько сильно, что довела себя до истерического приступа. Я сразу вспомнила, как Галька рассказывала, что перед родами у матери открылось кровотечение.

Врачи уверили меня, что это не кровотечение, а всего лишь непонятная пробка, но я кричала так, что меня моментально повезли на коляске в интенсивку. Там мне поставили укол, от которого я отключилась, но через несколько минут, как мне показалось, подскочила от жуткой боли. На тот момент я ещё не знала, что была в отключке почти целый день и очнулась потому что начались схватки.

Боль была настолько сильной, что я умоляла врачей разрезать живот и вытащить ребенка. Вначале меня отчего-то никто не слушал и к ночи я стала терять сознание. Теперь окружающую действительность я воспринимала словно через толщу воды, а язык отказывался двигаться и я не могла сказать даже короткое слово.

А когда мне стало совсем плохо, в палате появился Артем. Даже будучи в тяжелом состоянии, я увидела дикий ужас и панику в его глазах.

Колганов шокировано оглядел меня с головы до пят, а после хмуро сказал врачу.

– Делайте хоть что-то, почему вы просто стоите?

– Пока мы контролируем ситуацию. Понимаете.., - начал врач, но Артем его перебил.

– Не понимаю и понимать не хочу. Я заплачу любые деньги – действуйте.

– Если через час картина не изменится, мы её прокесарим.

– Что вы сделаете? – кричит муж.

– Разрежем...

– Ну, нет. Резать её не надо. Вы разве не знаете, что у Ритина мама умерла от потери крови после родов?

– Знаем, но ей ничего не грозит. Сейчас главное - спасти ребенка.

– Спасайте вначале её, а потом ребенка.

– Вы не понимаете.., - говорит врач и в эту самую секунду я снова теряю сознание.

Вот бы дослушать разговор – раздается в голове, а после я погружаюсь в темноту.

***

Просыпаюсь от боли. Левую руку будто решили поджарить на костре – настолько сильно она сейчас горела.

– Ты вену ей проткнула, Вика, - слышится тихий мужской голос, - и так с ней проблем хапанули, а ты теперь еще вену проткнула. Кто за гематому перед ее сумасшедшим мужем будет отчитываться?

– Я случайно, - пищит в ответ женский голос у самого уха, - у нее руки худые, словно спички. К тому же катетером в операционной все

её хорошие вены искололи. Куда мне колоть?

Разлепив веки, я натыкаюсь взглядом на незнакомого врача в халате и медсестру Вику. Я ее помнила - она работает в палате интенсивной терапии.

– Очнулась!? Пал Петрович, Маргарита очнулась.

От звонкого писка сестрички, уши закладывает и я морщусь.

– Не кричи ты так, Вика. Смотри, как плохо пациентке от твоего визга. Как чувствуете себя, Маргарита?

– Не знаю, - еле разлепив губы, шепчу в ответ.

– Разберемся, - наигранно улыбается врач, - как только станет лучше, мы вам сына принесем.

– Сына?

– Да. Вчера утром вы стали мамой очень красивого сыночка, - щебечет Вика и я от шока давлюсь воздухом.

Откашлявшись, я пытаюсь восстановить дыхание.

– С малышом в целом всё нормально. Есть некоторые сложности – родился рано, на седьмом месяце, и легкие пока плохо работают, да и за глазками нужно понаблюдать, но не так всё страшно. Наша бригада врачей справилась на отлично. Новорожденный тоже лежит в палате интенсивной терапии, но к вам его могут привести в специальном кувезе. Хотите?

Я смотрю на то место, где еще недавно был живот и начинаю постепенно понимать, что всё обошлось. Я живая. Ребенок живой. Неплохой исход.

– Так хотите увидеть малыша? – настаивает врач.

– Позже, - шепчу я и чувствую, как по щекам катятся слезы.

Галька ошиблась – я выжила во время родов.

Глава 19

Глава 19

До наступления вечера я то просыпалась, то снова засыпала, а когда принесли ужин, поняла, что просто умираю от голода. Швы на животе пылали, но это не остановило меня - ужин смолола подчистую.

Я наслаждалась вкусным чаем, когда в палату вошёл Артем. Надо сказать, что видок у него был не очень – бледный и сонный, в мятом халате. Мне кажется, что даже я сейчас выглядела лучше.

– Привет, - здоровается первым и оглядывает пустые тарелки, - как ты?

– Привет. Мммм.., - осторожно говорю я, попутно высчитывая, как лучше ответить.

Если скажу, что хорошо, то он может задержаться у меня, а если совру, что плохо себя чувствую, Колганов замучает расспросами.

– Пока не поняла, сейчас допью чай и хочу поспать.

Артём кивает, садится на край кровати и тихо говорит.

– Я видел малыша.

– Да?

– Угу, - кивает Артем и его губ касается еле заметная улыбка.

– И как?

Он пожимает плечами и улыбается шире.

– Маленький такой. Симпатичный.

Я ставлю кружку с чаем на тумбочку и недоверчиво уточняю.

– Симпатичный? Я видела в роликах новорожденных и они все были красными и сморщенными.

– Наш красивый.

Артем таким тоном поизносит местоимение «наш», что мне становится не по себе. А ведь действительно – теперь нас связывает не только штамп в паспортах, но и живое существо - ребенок.