Выпускник
Шрифт:
«Не твое дело», — крутится на языке.
Но говорю то, что неожиданно приходит в голову.
— Хотели запугать меня, чтобы сговорчивее был? — усмехаюсь, кивая в сторону ретировавшихся бандитов.
Молча разглядывает меня в упор.
Накал напряжения растет, кажется чиркни спичкой, рванет.
— Уж точно не полковник КГБ, — усмехаюсь я.
Просчитываю все «за» и «против» сделанного вывода, если бы отец Сомова был опером из комитета, они бы не жили так, как живут.
— У меня свои планы на жизнь, — говорю жестко
— Ну–ну, смотри, как бы тебе не обломали твои планы, — зло цедит вслед.
Оборачиваюсь, бросаю через плечо.
— Ты что ли — такой борзый?
Незнакомец смотрит на меня с прищуром, усмехается.
— Давай вперед, выпускник. Мы еще с тобой встретимся. Куда ты намыливаешься поступить? Журналистом мечтаешь стать? Посмотрим. Шел бы по стопам отца, а мы тебе поможем.
Похоже, у кого–то есть планы, изрядно подпортить мне эту жизнь. Кто–то решил всё за меня?
Почему им понадобился именно я?
Так много вопросов, но ответов нет.
Глава 3
На следующий день к нам в дом приезжает брат матери — мой дядя, майор милиции — Виктор Сомов.
Разглядываю его в упор.
Возраст выдает седина, пробивающаяся сквозь густые, подстриженные усы.
Ему пятьдесят, но он выглядит моложе, крепкий, подтянутый, уверенный в себе человек, привыкший к власти и уважению.
После семейного ужина остаемся с ним вдвоем за столиком на кухне.
— Макар, ты растешь без отца. Как мужик, могу тебе чем — то помочь? Может, советом, поддержкой?
Я откидываюсь на спинку стула, вглядываюсь в его лицо. Брови у дяди нахмурены, в глазах читается беспокойство.
Домочадцы говорят, что дядя Витя — это бронебойная уверенность в каждой фразе, но не сейчас.
— Ты можешь мне помочь, если расскажешь про отца. Мать молчит, бабушка тоже — как будто на конспирации все. А я ничего толком про него не знаю.
Дядя Витя приподнимает бровь, как будто не ожидал такой просьбы.
— Отец твой, — он вздыхает и делает паузу. Видно, что ему нелегко начать. — Ну ладно, слушай. Только много не спрашивай. Сам поймешь, почему.
Он замолкает на пару секунд, думает. Я жду, не отрывая взгляда от него.
— Матвей, твой отец, — начинает он, — прошёл фронт от звонка до звонка. Четыре года. На самой передовой всегда был. В сорок пятом вернулся домой. Ему тогда было двадцать пять лет. Ушел рядовым солдатом. Вернулся старшим лейтенантом.
Контузия. Правая рука не работала. Ходил в гипсе, с бинтами — в госпитале долго лежал.
Слышу в голосе дяди напряжение.
— Я всегда думал, что мой отец был крепким и несломленным, а тут оказывается, что он вернулся поломанным.
Дядя Витя долго молчит, словно решает, стоит ли продолжать. Я вижу, как его лицо меняется — сначала недовольство, потом воспоминания, что–то горькое.
— Ну что ж, раз уж ты хочешь знать, расскажу, — говорит
Горькая улыбка дяди Вити говорит о том, что это было обиднее всего.
Хмурюсь, понимая, через что пришлось пройти отцу.
— Взяли его сторожем. — Дядя Витя нехорошо хмыкает.
Как так — то?
— Человека, который командовал взводом, который не раз поднимал ребят в атаку под пулями, поставили сторожем. Это даже не работа, это так, чтобы отмахнуться.
Инвалид, одной рукой много не наработаешь. Сначала Матвей согласился, да только гордость не позволила долго там оставаться.
Когда бабулька древняя пришла на смену к нему, да еще под ружье подхватилась, он в тот же день заявление на увольнение подал.
Отец твой гордый был.Не хотел вот так заканчивать в свои двадцать пять лет.
— И тут нашелся друг, с которым они вместе в войну землю топтали, тот в леспромхозе работал. Он–то его и пригласил к себе. Работа вроде не пыльная — сплав леса. Но знаешь, в то время всё было не так просто. Там тоже свои начальники, свои подковёрные игры.
Твой отец, как только взялся за дело, сразу сделал так, что лес начали сплавлять лучше, чем раньше. Работяги его уважали, как своего, потому что он фронтовик, да ещё и с характером. Он людей не гнал, но они за ним шли.
— И вот тут появляется начальник, — дядя Витя сплёвывает сквозь зубы. — Захотел сделать себе имя на успехах твоего отца. Ему было нужно больше леса, больше планов, больше цифр для отчётов. Понимаешь, как это работает?
Молча киваю. Понимаю. Стандартная схема.
Начальники думают о цифрах, не о людях.
И вот теперь мой отец, Матвей Сомов, оказался на передовой новой, невидимой войны — с чиновниками.
— Поставил перед ним задачу — увеличить сплав. Как? А плевать. Главное, чтобы цифры в отчётах росли, –продолжает Виктор. — Но отец твой не был таким. Он понимал, что, если они увеличат план, люди просто не выдержат. Измотают всех, поломают, только чтобы начальник получил регалии.
— И что он сделал? — спрашиваю, хотя уже догадываюсь.
— Послал его на три буквы. Прямо на службе. Грубо, по–военному. Сказал, что он фронтовик, а не чья–то марионетка. Что люди для него важнее, чем планы.
Начальник этого не стерпел. Решил уволить его сразу же. Оформил всё как «несоответствие должности». Ты представляешь? Инвалид Великой Отечественной не соответствовал должности бригадира.
Дядя Витя с досады рубанул рукой воздух.
— Мне сложно поверить в это. Как можно уволить человека, который столько сделал для страны? А ещё сложнее представить, что отец молчал об этом, — продолжал дядя.