Выпускник
Шрифт:
Ничего себе. Что за дела?
Оборачиваюсь. Передо мной Лидия — темнее тучи.
— Есть новости, Макар? — голос, как будто она — сам товарищ Брежнев, только без его бровей. Про которые в народе шутят, что брови Брежнева это усы Сталина, но на более высоком уровне. И требует комсорг также как он. Безоговорочно. Сверлит борзым взглядом.
Вот оно! Мне же во сне снилось, что все от меня чего–то требуют. Кошмар начинает осуществляться.
Молчу, чтобы чего плохого не случилось. Не собираюсь ввязываться в её игры. Лидка явно
— Нет работы, Лидия. Занятия по расписанию.
Даже если бы были, я бы не хотел, чтобы именно наш комсорг работала со мной плечо к плечу в газете, она явно что–то затеяла, вижу это по ее хитрым глазам.
Могла бы попытаться в другую газету попасть внештатником, но ей обязательно нужно быть рядом со мной. К чему бы это? В чем–то подозревает меня и хочет доказать свою правоту?
— Нет работы? Для меня?
— Самим не хватает заданий. Редактору не нужны зеленые внештатники, ему только опытных подавай. А у тебя же нет опыта в написании статей на заданные темы. А свои темы от студентов не нужны.
— Я не глупее тебя!
Кто бы сомневался.
— Я и без доказательств разберусь с тобой, — угрожает мне.
— Всё–таки ты не работу искала, а хотела меня уличить. В чем?
— В нетрудовых доходах!
— Может, я вагоны разгружаю по вечерам, тебе–то что с этого?
— Я комсорг. Отвечаю за твое коммунистическое воспитание.
— Я –комсомолец, не коммунист, — цежу через зубы.
— Ах! — ахает. — Вот ты и признался, что плохо относишься к партии.
— Ты не переворачивай мои слова, я всего лишь хотел сказать, что не подавал заявку на вступление в партию и у меня нет членского билета. Впрочем, как и у тебя.
И тут до меня доходит, что Лидия, выслуживаясь перед кем–то, хотела меня использовать, дело состряпать, и себе в заслугу вменить, что раскрыла вражеский антисоветский элемент.
Свирепею.
Это ее месть за то, что я отказался от всех активностей?
— Тогда мы вынесем тебя на собрание, разберем твои выходки, — угрожает. Прямо орудие идеологии, а не человек.
Ну и черт с тобой. Моя жизнь — это не бюллетень, чтобы её комсорг подписывал. Зло огрызаюсь:
— Если хочешь настроить против себя ребят и девчат, дерзай, — говорю ей в лицо, без запинки. — Ты же понимаешь, что за меня все горой стоят. Хочешь соревноваться? Это не комсомол, тут зубами надо рвать.
Она глазами сверкает, как будто на заводе работает и у нее недостача в отчетах.
— Ты их подкупил, мы и их разберем позже. Все ответят за антисоветское поведение.
— А ты сама–то не боишься замараться? Ты ведь в партию планируешь вступить?
— Да.
— Тогда думай о своем светлом завтра, а не о моем темном сегодня, — резко разворачиваюсь, иду к пацанам.
Твою мать! Я же знал, что не стоит так резко выделяться на фоне других. Знал, что надо быть — как все.
Что теперь?
Я
Чего не люблю по жизни — так это угроз и шантажа.
Мелькает шальная мысль подарить ей модные джинсы рублей за сто шестьдесят. Может, оттает? Но потом сам себя осаживаю — комсорг и вещь, купленная у спекулянта, это как пиво с шампанским смешивать. Не возьмет, тут–то я уверен. Да и пофиг.
Бояться ее я точно не намерен. У меня другие планы в этой новой жизни — войти в штат «Правды», вернуться в бокс, вон в дружину решили записаться с пацанами.
Ни одна баба не сможет встать на моем пути. Даже комсорг.
И Лиду эту слать к черту! Да пусть идет она хоть в партию, куда захочет.
— Ты чего такой напряженный, капусты мало взял. Козочки наши в юбчонках съели всю? — парни ржут, встречая меня. Я же падаю на свое место, с грохотом ставлю поднос на стол.
Да, я не в духе, хотя меня это не колышет.
Пацаны свои поймут, переживут. У каждого бывают такие дни, когда и дышать тяжело. Но что поделать? Жизнь–то продолжается.
— Плохо вытерли, — показываю на крошки.
— О–о! Сомов не в духе.
Ем, а сам смотрю на Лидию, которая за соседним столом сидит и что–то записывает в блокнот.
Еще одна Мата Хари на мою голову.
Где их наштамповали?
Сделано в СССР — усмехаюсь мысленно.
После обеда мы идём на занятия, и тут Лидка снова подходит ко мне.
Её шаги почти не слышны, но я уже чувствую её присутствие за спиной. Знаю, что сейчас снова начнет свою проповедь о светлом будущем, о роли молодежи, и о том, что я не соответствую нужным параметрам.
Да и черт с ней.
Я же не женщина, чтобы чему–то соответствовать. Это у них пунктики: 90–60–90, 50 кг, или сколько там у них норма.
— Макар, — Веселова останавливает меня голосом, который на этот раз звучит мягче, но как–то странно тихо. — Тебе стоит задуматься над своим поведением. Мы ведь можем помочь тебе с карьерой. У тебя есть способности. Ты бы мог добиться многого, если бы…
Так. Вот оно что.
Она меня вылечить хочет, а не зарыть?
Или очередная хитрость с ее стороны.
— Если бы «что»? — я поворачиваюсь к ней, перебивая на полуслове. — Если бы я подыгрывал тебе и твоей комсомольской тусовке? Нет уж, спасибо, Лидия. Я сам разберусь, что мне делать.
Она молчит, и в её глазах мелькает что–то таинственное. Может, это разочарование? Или, может, она наконец поняла, что я не такой простой, как ей кажется?
— Тебе ведь не все равно, что о тебе думают другие, — произносит она, наконец. — А они будут говорить, Макар. Они всегда говорят. Я не хочу, чтобы о тебе плохо говорили! — на ее глаза наворачиваются слезы. — Я спасу тебя от влияния тлетворного Запада и загнивающего капитализма.