Выше головы! (CИ)
Шрифт:
— Кого?
— Любого. Или для тебя есть разница?
— Нет! Нет…
Слова звучали дико и до невозможности чуждо окружающему благополучию! «Убьют человека» — как будто это была какая-то древняя картина, где такие слова произносили с пугающей небрежностью. Убьют человека. Из-за меня.
Я отлично понимал, что моей вины не будет, что всё это устроили безумцы, которые «спасали всех» от гипотетической угрозы путём вполне конкретных угроз. Но когда одно твоё слово может привести к чьей-то гибели, не получается абстрагироваться. Это же не семинар по психологии морально-нравственных дилемм! Это происходило
«Наверное, раньше, в докосмическую, люди обладали иммунитетом к таким шантажам», — подумал я, пока он объяснил, как они разработали план — он и его друзья.
Всего лишь одно «простое» решение отделяло меня от финала этой истории. Несложная победа: просто разоблачить коварных гостей! Но я так не мог: рискнуть чужой жизнью, а потом хладнокровно заявить о своей непричастности. Одно это дискредитировало меня в глазах остальных людей, а главное, в моих глазах…
На самом деле, Жубер ничего не придумывал. Всё уже лежало в архивах «Ноэля» — надо было лишь достать и применить. Конечно, не все на такое способны… Так и раньше могли не все! Но многие.
— Это часто использовалось, — признался он. — «Меньшее зло». Очень хороший метод. Эффективный, простой! Я хорошо его изучил, всю схему. Там мало вариантов, как всё будет у нас развиваться. Но поскольку вопрос не в деньгах, в любом случае мы будем в выигрыше. Так что без глупостей! Не надо геройствовать. Ты не выдумаешь ничего такого, чего не придумали бы до тебя. А если придумали до тебя, то мне это известно.
— Понимаю.
— И не рассчитывай на помощь Инфоцентра! Сообщишь ему — я узнаю.
— Как?
— Не веришь? Хочешь проверить?
Всё упиралось в угрозу. Что я мог сделать, пока риску подвергается чья-то жизнь? Малейшая ошибка — и у меня даже не будет времени исправиться, потому что об ошибке я узнаю именно так! Значит, надо выполнять все требования, какими бы жуткими они не были.
При этом я осознавал, что у Жубера похожая ситуация: он тоже рисковал, поскольку всё упиралось в мою готовность слушаться. А если я начну сопротивляться, ему придётся превратить слова в поступки. А это большой риск… Но он был стопроцентно уверен, что мои успехи открывают дорогу искусственному воспроизведению, чего никак не мог допустить.
Идея «делать людей» новым способом и раньше не была особенно популярна, а после бунта «бэшек» об этом демографическом решении говорили исключительно в тональности «отдать ИскИнам контроль над рождением». Для многих это звучало ещё хуже: «отдать ИскИнам весь контроль», ведь если они, наши творения, сами начнут «делать людей», они и станут первородными! Из тех, кого создал человек, они превратятся в создателей человека. Это обстоятельство пугало больше всего, хоть и звучало несколько мистически.
Конечно, матричное клонирование разработали учёные типа профессора Хофнера, но всю работу выполняли медицинские камиллы и логосы. Сами они могли только воспроизводить с нужными усовершенствованиями, и всё это касалось уже известных технологий. Решали люди, а людям мешала этика. Теперь же, когда всё свелось к нажатию кнопки,
— Ты показал, что разницы нет, — объяснял он, как будто оправдываясь. — Ты ответил на главный этический вопрос. Ты и есть ответ на этот вопрос! Ты не сломался даже когда уничтожили всех твоих! — и в его голосе зазвучала обида.
— Их… поэтому? — осторожно спросил я, глядя на детей, играющих с другой стороны фонтана.
Правил этой игры я не понимал. Что-то замысловатое, с использованием воды… Но они были счастливы, судя по хохоту.
— Это всегда было главным аргументом, — ответил Жубер, опустив голову, чтобы скрыть лицо от камер, — у тех, кто принимал решение. Они знали, что их не поймут. Они знали, что рискуют! И готовились к тому, что с ними стало.
— Так ты от них? — перебил я. — А как же суд?
Молчание было мне ответом и долгий пронзительный взгляд, в котором читалось: «Ещё раз позволишь себе такое, и я…»
— Извини. Я понимаю. Ты ничего не должен рассказывать.
— Главное они сделали, — продолжал он, как будто не было моего вопроса, — всё, что могли. Никто не хотел продолжения. Твой профессор зарвался! Никто из тех, кто понимает, не хотел смотреть на этих… андроидов. И чтоб другие смотрели.
— А я?
— Никто не ожидал, что ты покажешь такое! — усмехнулся он. — А ты… Ты удивил.
Я вспомнил другого Виктора — мы звали его «Виком». У него были светлые волосы — но он их всё время красил, то в чёрный, то в ядовито-рыжий, то вообще брился налысо. Он любил эксперименты, и все идеи сразу проверял на себе. Иногда получалось шикарно, иногда — не очень. Он страшно злился, когда видел наши антимаскировочные комбо и надевал свой с таким мученическим видом, что его становилось по-настоящему жаль. Он был уверен, что «всё будет хорошо» — дизайнеру одежды можно быть собой и в лабораторной клетке!
Он бы тоже всех удивил. Он был не хуже меня, не глупее и во многом смелее.
— И что, моё самоубийство что-то изменит?
— Да. Дискредитирует ту идею, что людей можно создавать так, как сделали тебя… Кто осмелится создавать существо, которое будет страдать и в итоге прикончит себя? Но можешь выбрать другое — убей кого-нибудь, — предложил он. — Так жалко свою жизнь?
«Вообще-то да», — хотелось ответить ему. Мне не хотелось умирать — сейчас наверняка. Столько неоконченных дел! Мои беседы с Инфоцентром, воспитание Чарлика, начинающийся «чёрный год» Юки и Брайна, которые вступили в подростковый возраст… Но главное, мне не хотелось оставлять нерешённой ту «проблему», которая сидела рядом со мной. Мне больно было представлять, что по моей «Тильде» ходят люди, которые говорят о готовности убить «кого-то». И которые «спасают всех», хотя их об этом не просят.
Я посмотрел на Жубера, старательно притворяющегося обычным человеком. У него получалось очень хорошо: открытое выражение лица, приветливая улыбка. Чувствовался опыт…
— А есть другие варианты что-то изменить?
— Лишение жизни — самый эффективный способ воздействия на общество, — объяснил он, не дрогнув голосом — как пустячную теоремку школьнику. — Его невозможно оспорить или счесть незначительным.
— Но…
— Мы думали об этом.
— Тогда я — себя… — кивнул я. — Если это поможет!