Выше головы! (CИ)

Джонс Расселл Д.

— Да-да, я вам мешаю, простите! Но у меня просто нет выхода! Я должен признаться, — и он улыбнулся с виноватым видом. — У меня не получилось утаить свой секрет. Твои разузнали… Все разузнали! В общем, я здесь не только для того, чтобы делать фильм о тебе — ты уж прости, Хло! Я здесь для того, чтобы вызвать тебя к нам, в Солнечную систему, в качестве обвинителя на открытом судебном процессе.

Хлоя, проглотив очередной упрёк, испуганно переводила взгляд с него на меня, а я с трудом удержался, чтобы не посмотреть в сторону Жубера. «Предусмотрел

ли он это? Если я сяду завтра на корабль и вернусь в Центр — что он будет делать? Смогу ли я всё так бросить — другой вопрос, но разве тогда его шантаж не потеряет смысл?»

— А разве уже не было суда? — уточнил я. — Их уже осудили и приняли меры…

— Это не по поводу твоих братьев и склонения профессора Хёугэна к процедуре. Предохранитель, который вам поставили — вот что станет поводом для расследования, — объяснил Яков.

Хозяйка поставила перед каждым из нас по бокалу с лимонадом и ушла за стойку. Двигалась она резковато — видимо, была расстроена, что мы ничего не заказываем, а ведь она наготовила, когда я заказал столик на вечер!

— Разве это имеет смысл теперь? — спросил я. — Ребят больше нет, а я… Я уже всё, освободился от этого, — и я указал на затылок.

— Всё имеет смысл, — серьёзно ответил журналист. — Ты человек, и то, что с тобой сделали, это не должно больше повторяться.

— Это и так не повторится… — попробовал я возразить. — Я — один такой, и никто не собирается…

— Пока — один, — отрезал он. — Есть другие особенные люди, с другими особенностями. То, что произошло, было вызвано определенными причинами. Мы должны разобраться в них! Нельзя оставлять это только потому, что «больше ничего нет», — и потряс кулаками.

Но не сразу — как будто сначала напомнил себе, что так будет лучше выглядеть.

— И поэтому вы хотите, чтоб я прилетел и участвовал в этом, — подытожил я. — И остался там на два года…

— Ты — последний свидетель, и жертва, — напомнил он. — Ты нам нужен!

— Да всем он нужен! — влезла в наш разговор Хлоя и высокомерно фыркнула, глядя на коллегу с пренебрежением. — Давай угадаю — с тобой никто не захотел разговаривать! Ты же здесь, чтобы уговорить его улететь, бросить их. Конечно, они были не довольны! Ты хоть знаешь, как на таких станциях относятся к улетающим? Это не дома… Какой же ты дурак!

Яков вздохнул, но не стал возражать. А я спросил:

— Зачем тебе это было нужно? Почему сразу не сказал? Фильм этот, интервью — зачем всё это?

— Именно затем, — и он покосился на Хлою. — Если бы я сразу заявился с таким предложением, что бы ты сказал?

— Что у меня есть обязанности. И они на первом месте, в отличие от судебного процесса по делу, которому уже пять лет. Которое, как я считаю, глубоко вторично… Особенно после того, что уже произошло. Как ты вообще собирался переубедить меня?

— Показать, что этот суд намного важнее, чем твоя работа. И что, в отличие от того, что здесь, там

тебя некем заменить!

Не удержавшись, я рассмеялся.

— Да, сейчас это звучит смешно, — обиженно проговорил он. — Что я о тебе знаю, чтобы переубедить? Все эти записи, интервью, фильмы — они же ничего не дают!

— Серьёзно? Ты думал, что у тебя получилось бы меня уговорить? — допив лимонад, я вызвал из столешницы меню. — Давайте ужинать! Ради нас старались…

— А почему ты думаешь, что не получилось бы? — заинтересовался журналист.

— Не люблю ложь, — просто объяснил я. — Всё понимаю — но не люблю… Вы что будете? Давайте я вам сам закажу!

— А где тут ложь? — не успокаивался он. — Ничто ничего не отменяет. Да, у меня есть задание — как раз потому, что я хотел сюда прилететь. Между прочим, я теперь планирую нормальную командировку, на два года. Не знаю, как теперь с этим получится, но меня потому и попросили уговорить тебя, потому что я всё равно сюда собирался!

— Я тебе не верю, — улыбнулся я.

— Чему именно?

— Вообще. Всему. Что ты хотел, что собирался, что планировал… И мне кажется, то, как к тебе отнеслись у нас, произошло по той же причине. Выложи ты всё сразу, смог бы нормально поговорить. А притворился… Не любят у нас такое!

— Я вот думаю, что не любят у вас другое.

— Что?

Он недобро улыбнулся.

— Почему всего лишь слух о том, что я предлагаю тебе на пару лет вернуться домой, вызвал столько негатива? Со мной даже здороваться не хотели! А одна Дозорная, эта ваша Кейн, накричала на меня, как будто я… Что ж ты за сокровище, что с тобой настолько не хотят расставаться? Чего так боятся? Что будет, если ты уедешь всего на пару лет?

— Спроси у спамеров, — предложил я. — Это их обязанность — отвечать на такие вопросы. Кто чего боится, кто чего не хочет… Спасибо, Истван! — благодарность предназначалась хозяйке, поставившей передо мной глубокую тарелку из белого фарфора со своим коронным блюдом. — Попробуй, — обратился я к Хлое.

— А что это?

— Коккино креас.

— И чьё это? — поинтересовалась она, имея в виду кухню, откуда заимствован рецепт.

— Наше, — ответил я, глядя на журналиста, который тоже получил свою порцию. — Бывает только здесь. Приятного аппетита! — и я зачерпнул ложкой густое тёмно-красное кушанье. — Уже третий раз гран-при получает!

Но Яков не собирался сдаваться — и продолжил во время еды.

— Это и впрямь загадочно! — признался он с набитым ртом. — У «Тильды» ведь есть действительно уникальные особенности! Которые, замечу, никогда никуда от вас не денутся! Потерянный космозонд с «бэшками», астероид этот, «Тото», индекс развитости гражданского общества… Это ваше, этого не отнять — почему же они так разволновались, узнав, что ты можешь уехать? В тебе что-то особенное?

— Они боятся, что он не вернётся, — вставила Хлоя, беря из корзины в центре стола ломоть хлеба. — Ну, а что здесь делать?