Высокий, Загадочный и Одинокий

Мэтьюсон Р. Л.

Она включила воду и улыбнулась. Ефраим обалдеет и взбесится. Медисон уже предвкушала дальнейшее.

– Передать мыло? – спросил Ефраим позади нее.

Вскрикнув, она подпрыгнула. Как он это делал? Благодаря ему у нее был суперчувствительный слух, но у него все равно получалось незаметно подкрадываться к ней. После того, как она перестанет на него сердиться, и он будет достаточно наказан, то попросит показать ей, как он это делает.

– Не делай так больше! – рявкнула Медисон. Просто ад для ее нервов. Настоящий ад.

Ефраим

громко зевнул.

– Извини, – пробормотал он и протянул мимо нее руку за мылом, попутно прижавшись к ней животом и другими частями тела.

Затем, как ни в чем не бывало, отступил назад. А вот ее бросило в жар.

– Ефраим, что ты здесь делаешь? – спросила Медисон, постаравшись говорить так, словно ее все раздражало.

– Принимаю душ. А на что это похоже? Ты же знаешь, что я первым делом с утра иду в душ.

– Но я же здесь, – указала она сердито.

– Хмм, да, действительно. Как так? – произнес он удивленно.

Медисон посмотрела через плечо, одарив его своим самым хмурым взглядом.

– Пошел вон.

– Конечно, как грубо с моей стороны.

– Согласна. А теперь пошел вон.

– Уйду, сразу после душа, – невозмутимо ответил он.

Медисон тяжело вздохнула:

– Ты не можешь здесь находиться. Я голая!

Сведя брови, Ефраим медленно прошелся взглядом по ее телу.

– Посмотри-ка, и правда. Хмм, надо же.

Он нагнулся через Медисон, чтобы намочить волосы. Потом выпрямился и вытер воду со своего лица.

Так как Ефраим больше на нее не смотрел, Медисон решила перестать глазеть на него и закончить принимать душ. Эта битва была проиграна.

Ефраим наблюдал, как вода стекает вниз по ее гладкой загорелой коже, которая напоминала ему кофе мокко, всего на один оттенок темнее, чем его, и тем не менее самая прекрасная.

Теплая – вот, что приходило ему на ум, когда он смотрел на ее кожу. На вид теплая и манящая, она и в самом деле была таковой. Он скучал по их ночным объятиям.

Он страстно желал обнять Медисон, чтобы ее обнаженная спина грела ему живот, а прелестнейшая попка, прижавшись к нему, обжигала бы его бедра.

Каждый раз, когда он думал о том, чтобы проглотить свою гордость и извиниться, молить о прощении, она бросала фразу, которая его останавливала: "Я тебя ненавижу".

Она не имела это в виду. Ефраим знал это, но те три коротких слова держали его на расстоянии. Они причиняли намного больше боли, чем все остальное.

Он слышал эти слова сотни раз и прежде, может, тысячи раз, если быть совсем честным перед самим собой.

Пока был жив его брат, Ефраим бессердечно обходился со всеми женщинами, которые делили с ним постель. "Делили" громко сказано. Они раздвигали перед ним ноги, чтобы он мог доставить им удовольствие.

Как только он заканчивал, то тут же уходил. И никогда не проводил всю ночь с кем-нибудь из них. Это было слишком личным и заставляло ощущать его слабым, он боялся

довериться кому-либо.

После того как умер Марк, он стал тем самым бесчувственным ублюдком, с которым и познакомилась Керолайн. И не заботился ни о чем и ни о ком, кроме того, чего хотел на самом деле – кого-то из своего вида рядом с собой.

Его не волновало, был ли это человеческий ребенок, которого он тренирует, или другой Страж, он просто не желал больше находиться в одиночестве.

Единственным человеком, который смог справиться с ним и поставить на место, стала Элеонор Бакмен. Она видела его насквозь с первых дней и ясно дала это понять.

Она никогда не боялась его характера. Наоборот, упрямо сдвигала брови и сжимала кулаки на бедрах и ждала, когда он закончит свою маленькую тираду, затем, не говоря ни слова, давала ему подзатыльник.

Что же удивительного в том, что ее внучка оказалась единственной женщиной, способной с ним управиться?

– Медисон, у тебя древесная смола на спине со вчерашнего дня, – солгал Ефраим. Ему хотелось к ней прикоснуться, прикоснуться так, чтобы не дать ей возможности выставить свои требования.

Если они собираются все решить, то надо договариваться на равных условиях. Он не желает проводить вечность в мучении. Ну, или более замученным, чем уже был. Мужчина должен положить этому конец.

Медисон протянула руки, пытаясь нащупать воображаемое пятно:

– Где?

Ефраим провел пальцем между ее лопаток там, где знал, она не сможет дотянуться. Она тоже об этом знала.

– Здесь, позволь мне.

– Хорошо, – ровно произнесла Медисон.

Ефраим с трудом сдержался, чтобы по-идиотски не улыбнуться, намыливая руки. Он снова притронется к ней, на своих условиях. Медисон оглянулась через плечо.

– Всего лишь древесный сок и не более.

– Не более, – повторил он невзрачным тоном. Она еще мгновение смотрела ему в лицо, затем отвернулась.

У Ефраима зудели пальцы от желания схватить ее, приласкать и обнять, но ему нужно вести себя хорошо. Он начал круговыми движениями нежно тереть ей спину.

– Отмывается? – поинтересовалась Медисон.

– Нет.

Он собирался растянуть удовольствие, пока не насытится прикосновениями к ней. Три недели слишком большой срок.

Ефраим положил руки ей на спину так, чтобы большими пальцами мог поглаживать ее. Медисон затаила дыхание.

Проклятье, как приятно прикасаться к ней. Через несколько минут он решил, что этого мало.

– О, я кое-что пропустил.

– Да? – изумилась она.

– Держись, сейчас сделаю.

Он нежно провел руками по ее спине, лаская каждый сантиметр кожи. У Медисон участилось дыхание, когда его рука спустилась вниз и погладила ее попку. Прежде чем она возмутилась его прикосновением, его руки уже двинулись вверх. Затем Ефраим медленно обнял ее и стал выписывать пальцами круги на ее животе.