Высокое Искусство
Шрифт:
Бретер был счастлив. На склоне бурной жизни он обрел занятие по душе, уважение и почет, а также взаимную любовь. И хотя Пантократор не дал им детей, а брак нельзя было оформить, как положено, в силу разной веры, бретер и его подруга радовались тому, что имели.
– `Ard-Ealain, — прошептал Чертежник, словно обращался к мертвым, которые не нуждаются в громких словах. Он отставил кружку и сплел пальцы. — Высокое Искусство. Ты помнишь, что я говорил о нем?
— Как демон старого мира, — Елену колотил озноб. — Алчно и не ведает пощады.
— Именно так. Именно так… Коли
Два года бретер занимался аптекарскими делами, а затем боном — его патрон — умер. В семейное владение вступил наследник, которому хватало юношеского пыла и, к сожалению, не хватало мудрости. Мальчишка начал «ставить» себя, энергично и с перебором. В числе прочего он решил вернуть на службу немолодого бретера, потому что хороший клинок всегда на особом счету, а вспыхнувшие семейные конфликты требовали разрешения.
И дальше произошла типичная ошибка взаимного непонимания. Юный боном считал, что ему обязаны просто в силу положения и длинной родословной. Старый фехтовальщик полагал, что с лихвой отдал долги прежнему нанимателю и более ничего никому не должен. Если бы по ходу их разговора рядом случился кто-нибудь искушенный в переговорах, он, возможно, сумел бы примирить спорщиков и привести их к разумному компромиссу. Но такового дипломата рядом не оказалось, к очень большому сожалению. И к большой беде.
Бретер счел, что его тактичный — насколько это получилось с учетом обстоятельств — отказ решил и закрыл вопрос окончательно. Боном воспринял это как проявление неуважения. И решил показать строптивому слуге его место, деликатно — как это представлялось безбашенному юнцу. Фехтовальщик на несколько дней отбыл по делам аптеки, а вернувшись, обнаружил, что дом разорен. И черт бы с ними, аптекой и домом… Случилось нечто по-настоящему скверное.
Подруга бретера была верующей в Двоих. Молодой боном нанял с десяток бандитов, поручив им закидать аптеку камнями, якобы порицая ересь. Этакое предупреждение, дескать, смотри, как бы хуже не стало. Один из исполнителей оказался то ли слишком удачливым, то ли наоборот, он попал камнем точно в висок женщине, и она умерла на руках вернувшегося мужчины. Как именно бретер узнал истину — неведомо, однако узнал. После этого старый убийца не молился и не ждал. Он похоронил любимую согласно старым обычаям, в огне сланцевого костра. Нашел камнеметателя и отрезал ему обе руки, не забыв перетянуть шнуром и прижечь культи. Затем снял с позолоченных крюков на стене верную саблю, сунул за пояс боевой молот и отправился к дому молодого патрона.
— Два с лишним года уж минуло с той ночи, — сказал Фигуэредо. — Два не коротких года… А все будто вчера случилось. Я не видел этого сам, но слушал тех, кто был свидетелем. И видел все, что осталось поутру.
Елена молчала. Вдалеке звонили колокола, отмерявшие конец дневной стражи. Вот и день близится к завершению. Город окончательно проснулся, сбросил дремоту, готовясь, как экстремальный купальщик, окунуться сначала в ледяную купель ежегодного поминовения, а затем в банный кипяток безудержного веселья. Но здесь, за прочными стенами старой, пришедшей в запустение школы, время будто прекратило свой ход.
— Это случилось в «час мертвых», после полуночи. Венсан прошел,
Чертежник встал. Не быстро, не без усилий, но достаточно бодро для своего состояния, в котором объединились хворь и вино. Отвернулся от Елены, глядя на большой деревянный щит с наброском человеческой фигуры в легком доспехе и ее уязвимых точек.
— Хороший бретер всегда немного лекарь, — все так же, не оборачиваясь, вымолвил фехтмейстер. — Чтобы отнимать жизнь, нужно хорошо знать, где она сокрыта в человеческом теле. Прежде чем подоспела стража, Венсан разделал дурня как рыбу, просто искромсал ужаснейшим образом. Притом не уязвил глубоко ни один орган, не разрезал ни одну крупную жилу. Боном прожил еще шесть дней, умирая в жутких мучениях, но помочь ему не смогла даже магия.
— А Шарл… Жнец? — несмело вопросила ученица.
— Исчез. Никто больше не видел его. И немудрено, за убийство бонома ждет гвоздевание или расклевывание воронами. Все думали, Жнец бежал далеко на юг и там, скорее всего, сложил голову. В конце концов, он тоже был изранен в том бою, и жестоко. Да, все так думали…
Фигуэредо по прозвищу Чертежник развернулся всем телом к Елене, сверля ее взглядом мутноватых глаз.
— Пока ты не принесла весть от моего старого товарища. И его кинжал.
— Зачем ты рассказал мне это? — спросила она, сжав кулаки за спиной, пытаясь удержать дрожь.
— Если ты достаточно умна, поймешь сама. Если нет, считай, я тебя развлек. Причем совершенно бесплатно. Цени это.
Он снова развернулся, заложил руки за спину, перехватил их горизонтально, сжав у локтей.
— Уходи. Два дня ты здесь не нужна.
Елена выдохнула. Медленно, шаг за шагом отступила, не сводя взгляд с одинокой фигуры строго мастера, что, казалось, забыл о ее существовании. А затем ушла.
Впрочем, недалеко, потому что за дверью ее ждали.
Хотя днем солнце светило по-летнему, заходило оно уже согласно осеннему распорядку. До вечера еще оставалось час или около того, но свет уже померк, утратил краски, подсказывая, что сумерки не за горами. Звонили колокола, призывая верующих готовиться к Поминовению. Улицы оживлялись, готовясь к всенощному бдению. Несколько фигур, чьи угловатые черты выдавали хорошие доспехи под плащами, обступили женщину, грамотно приперев к стене. Оружия, впрочем, никто не доставал.
— Опять ты, — устало и безнадежно сказала Елена при виде Мурье.
Ситуация была, пожалуй, как бы не опаснее вчерашней, с наемным солдатом, но Елена не чувствовала и тени былого страха. Долгая изнурительная тренировка вымотала ее физически, а печальная история Лунного Жнеца, казалось, опустошила душу. Хотелось еще понять, какую мораль вложил Чертежник в свою повесть. Если конечно это не было потоком вусмерть пьяного сознания.
— Передай госпоже, я не продаюсь. Денег у нее хватит на любую девку в городе, — размеренно пояснила лекарка, прикидывая, как бы извернуться и позвать на помощь.