Высота одиночества

Борискова Ольга

— Хорошо, — кивнула Рина.

— Вот и отлично. — Алла мягко улыбнулась. — Второе, что я бы хотела тебе сказать, — двери моего дома для тебя всегда открыты. Я хочу, чтобы ты знала, мой дом — это твой дом. Квартира у меня двухкомнатная, и одна из комнат — твоя. Там есть хорошая кровать, шкаф и так… по-мелочи, но ты можешь обставить её по своему усмотрению… Если захочешь, конечно.

— Спасибо, Алла Львовна. — Рината понимала, что это такой своеобразный намек на то, что в школе ей жить не следует. — Но до отъезда в Сочи я не вижу смысла переезжать, давайте…

давай обсудим это после Олимпиады?

— Конечно. — Алла снова улыбнулась. Рина помешала сок трубочкой, затем отложила её на салфетку и, глядя на то, как Алла наливает чай в чашку, сделала ещё пару глотков.

— Ты же что-то еще хотела сказать? — осторожно спросила она, пробуя на вкус это столь непривычное «ты». Алла поставила чайник и подняла на неё взгляд. В глазах её затаилось выражение неуверенности, и Рина лишь сильнее утвердилась в том, что не просто так с самого утра им обеим было неспокойно.

— Да. — Богославская отпила немного чая и вернула чашку на место. — Это третье… самое сложное, что я должна тебе сказать, я… — Она остановилась, не решаясь договорить. Рината, сдвинув брови, смотрела на мать в упор, но та, опустив взгляд на чашку, взяла ложечку и начала размешивать несуществующий сахар. — В общем, я…

Собравшись с духом, она резко подняла голову. В тот же самый момент Рина увидела идущего к их столику Владимира Николаевича. Он стремительно приближался к ним, и в миг, когда остановился за спиной у Аллы, та выпалила:

— Я беременна, Рината.

— Ты — что?

Этот тихий, вкрадчивый голос за спиной привел Аллу в ужас, в полной мере отразившийся на её красивом лице. Расширив глаза, Рината смотрела то на мать, то на отца. Она понимала, что новость эта была уж точно не для ушей Бердникова, как понимала и то, что теперь их ждет очень непростой «семейный» ужин.

— Повтори, пожалуйста, Алла. — Владимир обошел Богославскую, выдвинул стул и уселся между дочерью и женщиной, которую так глупо потерял, но продолжал любить всю свою жизнь.

— Знаешь, Бердников, ты всегда появляешься там, где тебя видеть не желают, — быстро придя в себя, Алла одарила его сдержанной улыбкой. — Откуда такие уникальные способности?

Наклонившись ближе к ней, Владимир негромко произнес:

— Врожденный талант. И не заговаривай мне зубы, Богославская. Ты беременна.

— Ты ослышался.

— Знаешь, я хоть и седой, но со слухом у меня пока еще все в порядке, — едко усмехнулся Владимир, не сводя с неё требовательного взгляда.

Обстановку разрядил официант, обратившийся к вновь прибывшему гостю с вопросом, готов ли он озвучить свой выбор.

— Виски. Со льдом, — бросил Владимир и добавил: — У вас прекрасный стейк. Правда, Алла? — Богославская одарила его гневным взглядом, но он, не придав этому значения, снова обратился к официанту: — Мне стейк с картофелем Айдахо.

— Какой прожарки?

— Медиум велл, — сказал он так, будто отмахивался от назойливой мухи.

Едва лишь официант исчез, Владимир опять повернулся к Алле. Та сидела, стиснув зубы, и упрямо продолжала молчать. Рина тоже молчала.

Новость о беременности матери не расстроила её, скорее наоборот. Но помимо радости она ощутила… ревность? Ревность к еще не родившемуся брату или сестре, у которых не будет той же судьбы, что и у неё. Она понимала, что это чувство — неправильное и она не должна показывать его. Но на сердце было тяжело. Она только-только обрела маму, только-только стала привыкать к мысли, что всегда была нужна ей, любима ею, и оказалась не готова прямо сейчас делить её с кем бы то ни было ещё. Не сейчас, не так скоро. Хотя бы недолго ей хотелось побыть единственной, самой-самой. На мгновение они с Владимиром встретились взглядами. Рина могла бы поклясться, что он понял, о чем она думает. В его глазах промелькнуло сожаление.

— Алла.

— Да что? — вскинулась Богославская, вспыхнув, будто спичка, буквально за секунду. — Да, я беременна. Беременна. У меня будет ребенок, Бердников, понимаешь? У меня будет ребенок!

— И кто же его отец?

— А тебе какая разница?

— Если это Миронов, я его… — Алла засмеялась, прервав его.

— Если это Миронов, ты его сотрешь в порошок, так? Не дашь ему заниматься любимым делом, закроешь перед ним все двери, сделаешь его жизнь невыносимой! Это ты хотел сказать? — На лице её было отвращение, а во взгляде — ярость. — Ты же у нас повелитель судеб, мать твою! Разрушить еще одну жизнь тебе не составит труда, да сколько таких, канувших в лету, посмевших перейти тебе дорогу?!

— Прекрати, Алла.

— Я прекращу, когда ты уйдешь отсюда. Это наш с Ринатой вечер и тебе здесь места нет.

— Кто отец ребенка, Алла? — спокойно повторил Владимир, не обращая внимания на её слова. Вернее, делая вид, что не обратил на них никакого внимания.

— Я бы хотела, чтобы это был Женя. Он прекрасный человек и был бы замечательным отцом.

— Так что ж ты замуж за него не выскочила, а? За такого прекрасного человека, отличного тренера и замечательного отца?!

— Убирайся.

— Успокойтесь, пожалуйста, — наконец подала голос Рината.

Перепалка была настолько отвратительной, что ей хотелось встать и молча уйти, но бросить родителей в таком состоянии она не могла. Тем более теперь, когда Алла… Когда её мама… Эти двое являлись важной частью её жизни, они зачали её, они были её плотью и кровью. Плохие или хорошие, но они, в сущности, были её началом. Но самое главное, она знала — они любят её. По-разному, но одинаково сильно.

— Давайте поужинаем вместе. Хоть раз. Пожалуйста.

Алла хотела было возразить, но, взглянув на дочь, усмирила раздражение и нехотя кивнула. Потерявшая в детстве родителей, она прекрасно понимала, что значит для неё семья. Какая-никакая, но всё же семья. В её возрасте она и сама бы многое отдала лишь за один вечер с близкими. Протянув руку, она погладила Рину по лежащей на столе ладошке, стараясь простым жестом показать, насколько любит её, насколько нуждается в ней. Официант принес Владимиру виски, и он, залпом осушив бокал, посмотрел на Аллу.