Высота одиночества
Шрифт:
— У меня сегодня праздник, — пьяно хихикнула она и, сладко зевнув, повернулась на бок. Подложила руку под щеку и выставила ему на обозрение свою пятую точку.
Подавив желание схватить эту вдрызг набравшуюся дуру, затащить в ванную и окунуть в холодную воду, Игорь вновь накинул на нее одеяло, выключил свет и вышел из комнаты. Пусть проспится, а с Савченко он завтра что-нибудь придумает…
***
Её жизнь всегда упиралась в спорт. Детство и юность она провела на катке, настойчиво пробираясь в первую сборную СССР, а позже России. И теперь, по прошествии двадцати лет, она продолжает каждый день выходить на лед, только уже в качестве тренера.
Алла вернулась домой с очередной тренировки, устало стянула пальто, сняла сапоги, опустила ноги в теплые мягкие тапочки и прошла на кухню. Приготовила себе чай и села за стол. Она всегда пила травяной чай, с мелиссой и ромашкой. От кофе пришлось отказаться по медицинским причинам. Она задумчиво покрутила чашку с яркими красными цветами и сделала небольшой глоток. Чай был горячим, самое то, чтобы согреться. Середина октября. Сезон проливных дождей и разноцветных зонтов. Сегодня тоже был дождь. Как и… Алла подняла взгляд на стену, на которой висел календарь, где она отмечала значимые даты. Ползунок показывал тринадцатое октября. Забыла передвинуть. Сегодня пятнадцатое.
Дрожащей рукой переместила на два деления и грустно улыбнулась. Сколько лет подряд в этот день она ездила на кладбище к своему ребенку, которого так никогда ей и не довелось подержать на руках. Прижать к груди и почувствовать себя нужной. Ей так и не довелось узнать, что это такое — понимать, что от тебя зависит жизнь маленького человека, поэтому нужно оставаться сильной, чтобы быть ему опорой и поддержкой.
Вся её жизнь, за исключением небольшого отрезка, прошла в этой двухкомнатной квартире. Родители погибли, когда она была совсем маленькой, и за её воспитание взялся дед. Если бы не он, она бы никогда не связала свою жизнь с миром фигурного катания, никогда не стала бы чемпионкой мира и никогда бы не встретилась с… Никогда бы! Никогда!..
Сделав еще один глоток чая, Алла отставила чашку в сторону и вышла из кухни. Не включая свет, прошла в спальню и легла на кровать поверх покрывала. Хотелось плакать, биться в истерике, обвинять всех и каждого в том, как сложилась её судьба. Но она понимала, что каждый сам вершитель своей жизни. И раз она оказалась настолько слабовольной и вовремя не остановила себя, значит, все это она заслужила. Она больше не могла кричать, слезы давно высохли. Да и сил осталось совсем мало.
Богославская закрыла глаза и вздохнула, пытаясь успокоиться. Снова в больницу попадать никак нельзя. На следующей неделе у Ани и Матвея этап гран-при.
Раздавшийся дверной звонок заставил её вздрогнуть. Бросив быстрый взгляд на часы, она нахмурилась. Кто мог заявиться к ней в одиннадцать вечера? Какого же было её удивление, когда, открыв дверь, она увидела прислонившегося к стене Бердникова. Тот, повернув к ней голову, смотрел опустошенно, сжимая в руке непочатую бутылку дорогого вина. Не говоря ни слова, Алла сделала попытку закрыть квартиру, но незваный гость вовремя подставил ногу.
— Алла, пожалуйста!
— Уходи! — стараясь захлопнуть-таки дверь, безапелляционно заявила Богославская.
— Алла…
— Что тебе надо?! Кажется, я чётко дала понять, что тебя в своей жизни видеть не желаю!
Силы были не равны. Владимир, совладав с дверью, вошел в коридор и невольно отметил, что в этой прихожей ничего не меняется. Все так же, как и много лет назад… Только старый шкаф, у которого всегда косилась дверца, сменил новый, с зеркалами под потолок.
Алла, тяжело дыша, смотрела на него, гневно сверкая глазами. Словно момент из прошлого. Когда-то она тем же взглядом смотрела на него, а её светлые льняные волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
Бердников запер замок, снял пальто, аккуратно повесил на вешалку и, скинув ботинки, прошел мимо возмущенной Аллы на кухню.
— Извини, я тебе не мешаю? — ледяным тоном процедила она, проследовав за ним. — Я могу уйти.
— Сегодня пятнадцатое… — как-то грустно произнес он, ставя вино на стол.
— Я в курсе, какое сегодня число. И понять не могу, как у тебя наглости хватило прийти в этот дом! И именно в ЭТОТ день! У тебя совсем совести нет?
— Знаешь, — опустившись на табурет, Владимир поднял на нее измученный взгляд и подавленно проговорил: — Если бы была возможность все исправить, я бы сделал это. Если бы можно было отдать жизнь за одну твою улыбку, я бы, не раздумывая, отдал. Алла, я скотина. Я ничтожество, вот этими руками, — вытянул ладони перед собой и продолжил, — вот этими руками я разрушил твою жизнь.
— Раньше надо было думать, Владимир Николаевич.
Богославская прошла мимо, будто специально толкнув его, и села на стул напротив. Снова мазнула взглядом по календарю и посмотрела на Бердникова. Он постарел. Его волосы, когда-то черные как смоль, покрылись сединой, на лице пролегли морщины, а в глазах застыла смертельная усталость. Она помнила его совсем другим. Он был серьезен и привлекателен, во взгляде его читалась непоколебимая уверенность в принимаемых им решениях. Он знал, чего он хочет и как это получить. Сильный, уверенный в себе президент Федерации. Как она могла остаться к нему равнодушной?.. А теперь… Теперь…
— Раньше. Намного раньше.
— Я знаю. Мне нет прощения. Я ничем не смогу искупить свою вину. Я всю оставшуюся жизнь буду нести этот груз, но…
— Уходи. — Её руки, покоящиеся на столе, сжались в кулаки. — Просто исчезни.
— Хочешь, возьми нож и убей!
— Ты даже смерти не заслуживаешь, Бердников! — воскликнула Алла, вскакивая. — Думаешь, я не думала об этом? — Она отошла к окну и тяжело оперлась о подоконник ладонями. — Видит Бог, я бы убила тебя и все равно, что до конца жизни сидела бы. Но знаешь, — обернулась, полоснув его ядовитым взглядом. — Однажды, в один из этих бесконечных пятнадцатых октября, ко мне пришло осознание, что ты должен жить. Я не избавлю тебя от твоего груза. Неси его до конца своей никчемной жизни, Владимир Николаевич Бердников. И только Бог тебе будет судьей.
— Алла… — Он тоже встал и сделал шаг по направлению к ней, но она, выставив руку вперед, остановила его.
— Уходи. Заклинаю тебя, уходи! — привалилась к стене и сомкнула веки, не давая ему возможности видеть немое отчаяние, затаившееся в ее глазах. Сколько можно мучить её? Сколько?!
— Алла… — Она почувствовала, как его руки обхватили её за талию и притянули к себе. — Девочка моя, прости… Прости, умоляю, — шептал он, уткнувшись ей в шею. — Я загибаюсь без тебя. Не живу — существую. Все эти годы… Я ненавижу себя, Алла. Ненавижу за твои слезы, за слезы Ринаты.