Высота

Лазутин Иван Георгиевич

— Передайте хасановцу, что, как только сестрица подведет ко мне двух «рысаков», я тут же к нему прискачу галопом. — «Рысаками» в госпитале называли костыли, и это слово, словно по неписаному правилу военных госпиталей, где почти каждый третий был ранен в ноги, в первые же дни пребывания в палате взял на вооружение и Казаринов.

— А когда обещают? — заулыбался артиллерист.

— Врач сказал, что денька через три-четыре на перевязку мне являться не на каталке, а самому въезжать на «рысаках». Так и передайте хасановцу.

Кивнув, однополчане,

которых в курилке одни звали «петухами», а другие «неразлей-водой», покинули палату Казаринова.

«Рысаков» старшая сестра отделения «привела» утром в субботу, приставила их к стене и сказала:

— Вот вам ключ, регулируйте сами, какой высоты вам будут удобнее ваши коняги. Если сами не сумеете — поможет Мурат. — Сестра кивнула в угол палаты, где, примостившись на койке и низко склонив голову над тумбочкой, что-то писал чернявый паренек, по виду татарин или башкир. — Он мастер по этому делу, всему отделению запрягает «рысаков». — И, уходя из палаты, уже в дверях сказала: — Так что в клуб на концерт сегодня вечером добирайтесь своим ходом.

— Спасибо, сестрица, — поблагодарил Казаринов и, с опаской держась за спинку железной койки, привстал.

Высоту костылей регулировать ему не пришлось — подошли сразу, поэтому помощь Мурата, который, повиснув на своих костылях, уже стоял рядом с койкой Казаринова, не понадобилась. И все-таки Григорий поблагодарил Мурата за готовность помочь:

— Спасибо, Мурат, размер самый что ни на есть мой. Как по заказу.

Около часа, разминая затекшие ноги и приноравливаясь к костылям, Григорий ходил по коридорам, заглянул в красный уголок, где в одном углу раненые резались в домино, а в другом, озираясь по сторонам, «баловались» в дурака, попробовал одолеть пролет старинной лестницы, ведущей на второй этаж, но его окриком остановила дежурная сестра:

— Больной!.. Куда вы?! Что вы там потеряли?!

Кто-то сзади, со стороны холла, в тон сестре громко выкрикнул:

— Уж такой у него характер, сестрица, только вскочил на «рысака» — и сразу же галопом в женскую палату. — Казаринов не знал, что на втором этаже три палаты занимали раненые женщины.

Хотя слова, брошенные кем-то из холла, были всего-навсего шуткой, но Казаринов почувствовал (особенно когда шутка, точно всплеском, обросла хохотком сидевших в холле), как к щекам его прилила горячая волна. Когда же он медленно и осторожно спускался по ступеням лестницы, придерживаясь одной рукой за перила, а второй намертво сжимая перекладинку костылей, вид у него был растерянный и виноватый.

Как только Казаринов вошел в свою палату, сосед по койке, штабист из армии Рокоссовского — тот, кто был первым, с кем Григорий разговорился в день госпитализации, — громко, чтоб слышали все обитатели палаты, спросил:

— Ну как разведка, лейтенант? Без «языка» вернулся? С пустыми руками?

— Не за «языком» ходил, — ответил Казаринов, садясь на койку.

— А за чем же?

— Был на рекогносцировке местности.

— Ну и какие огневые точки противника засек? — не унимался

рокоссовец.

— Не я засек, а меня засекли, — с желчной ухмылкой ответил Григорий.

— А это как понимать? — уже не без интереса спросил штабист-рокоссовец.

— Да попробовал на «рысаках» своих изучить безымянную высотку, подняться на второй этаж, а там, как оказалось, — женские палаты.

— Ну и что? Кто-то вернул?

— Вернуть-то это что… А вот из холла по мне открыли из сорокопяток такой огонь, что насилу ноги унес.

По палате разлился хохоток.

За час до ужина, после перевязок и уколов, Казаринов зашел в седьмую палату, где в левом углу, у окна, лежал командир-хасановец с двумя тяжелыми ранениями. Когда он подошел к его кровати, хасановец сразу понял, что к нему пришел раненый из дивизии Полосухина, которого он ждал вот уже несколько дней.

— Вы лейтенант Казаринов? — сразу спросил майор-хасановец. — Его спекшиеся губы, когда он произносил слова, казалось, с трудом разлипались и сразу же слипались снова.

— Да. А откуда вы знаете мою фамилию?

— Сказали ребята, что ходили к вам по моей просьбе. В перевязочной узнали от сестры. Вначале я хотел спросить вас… — Надрывный кашель не дал тяжелораненому говорить.

— О чем вы хотели спросить?

— Вы, случайно, не родственник академика Казаринова?

— Да, я его внук.

— Я слышал о вас. О гибели вашего деда знает вся наша пятая армия. От солдата до генерала. — И, словно поймав себя на неточности, как бы оправдываясь, добавил: — Да что там пятая армия — вся страна знает.

— Товарищ майор, мне сказали, что вы тоже из дивизии Полосухина?

— Да, с этой дивизией связана вся моя служба в армии, начиная с того года, когда она дислоцировалась еще в Саратове. Потом — Дальний Восток, бои у озера Хасан. Да что ты стоить, лейтенант, присаживайся. Разговор наш будет долгим.

Казаринов присел на краешек койки в ногах у раненого, костыли приставил к стене.

— А вы кто, товарищ майор, по служебному положению в нашей дивизии? Я в ней — новичок.

Майор, не изменяя положения тела, на ощупь взял с тумбочки бутылку с водой и отпил несколько глотков.

— Я командир дивизиона гаубичного артиллерийского полка. Моя фамилия Воронцов. Зовут меня Михаил Георгиевич.

— Чем могу быть полезен?

— Вы москвич?

— Да.

— У меня к вам просьба. Да сядьте хорошенько, а то примостился как воробей на ветке, да поближе, чтоб не кричать друг другу.

Казаринов, опираясь на руки и на здоровую ногу, передвинулся ближе к изголовью и сел поглубже.

— Слушаю вас, товарищ майор.

Майор некоторое время молча смотрел на Казаринова, словно прикидывая — по силам ли будет лейтенанту его просьба и сможет ли он выполнить ее так, как ему хотелось бы?

— Вы из какого полка?

— Я командир роты разведбатальона дивизии.

На лице майора застыло скорбное подобие улыбки.

— Нет уже в живых вашего комбата. Корепанов был моим другом.