Высота
Шрифт:
— Где сейчас разведбатальон майора Корепанова? — резко спросил комдив.
— Как вы и приказали, час назад батальон разведчиков сосредоточился после марша на окраине деревни Горки, почти у подножия памятника Кутузову.
— А Корепанов? Где он сейчас?
— В дежурном отсеке штаба, — отчеканил капитан таким тоном, словно дежурил не в боевых условиях, а в мирное время, когда в части идет инспекторская проверка.
— Когда он прибыл?
Капитан взглянул на часы:
— Двадцать минут назад!
— Что же ты сразу не разбудил меня?
— Было приказано разбудить вас в пять ноль-ноль! — чеканно
— В следующий раз, капитан, принимай решения на свой страх и риск. Война идет не по заранее написанному сценарию. Она заставляет импровизировать.
— Понял вас, товарищ полковник.
— Ко мне майора Корепанова.
Последний раз Полосухин видел Корепанова при погрузке эшелона на Дальнем Востоке. На вопрос комдива: «Ну как твои орлы?» — Корепанов не только словами, но жестом вскинутой руки, крепким, напористым баском и решительным взглядом выразил уверенность, что бойцы его разведбатальона сделают все, чтобы не уронить славу Хасана. И вот теперь… Прошло всего каких-то две недели, а как постарел, как осунулся майор!
— По вашему приказанию прибыл, товарищ полковник! — усталым, глуховатым голосом доложил Корепанов.
Полосухин подошел к майору и обнял его:
— Когда спал последний раз?
По лицу майора скользнула тень виноватости.
— Забыл, товарищ полковник… Кажется, дня три назад, в эшелоне…
— Где твои разведчики?
— На окраине деревни Горки.
Полосухин подвел Корепанова к оперативной карте, лежавшей на столе, и пальцем показал место, где находились Горки.
— Сейчас твой батальон вот здесь. А через два часа, пока ночь работает на нас, твои разведчики должны занять огневые позиции на опушке Утицкого леса. Оперативную карту получишь у дежурного по штабу. Через два часа доложишь мне. Задача ясна?
— Ясна!
— Раненые и больные есть?
— Нет, товарищ полковник. Но нервный накал у бойцов на пределе.
— Как это понять?
— Рвутся в бой.
— На рассвете вы поведете их в бой. Только что звонил командарм. Сообщил, что, согласно разведданным, на левом фланге нашей дивизии сегодня с рассветом будет очень жарко. 17-му полку и курсантам Военно-политического училища будет труднее, чем вчера. Наши эшелоны все еще в пути.
— Какие подразделения еще не прибыли на место дислокации, товарищ полковник?
— Вопрос по делу. Командир разведбатальона должен знать боеспособность по штату укомплектованной дивизии. — Однако не сразу ответил Полосухин на вопрос майора. — Присядь. — Комдив взглядом показал на лавку у стола и опустил руку на плечо присевшего на корточки ординарца, подкладывающего в печку дрова: — Фомич, плесни майору для сугрева положенные фронтовые. Видишь, у него еле-еле душа в теле. Да открой консервы.
Приказание полковника ординарец выполнил поспешно и охотно. А когда в граненый стакан налил из фляжки водки, не удержался от прибаутки:
— У меня глаз — как ватерпас!.. Хоть на аптекарских весах взвешивай — сто грамм, и ни на каплю, ни больше, ни меньше.
Тушенку майор ел жадно, но не спешил. Взгляд его пристально скользил по оперативной карте.
— В пути находятся еще несколько эшелонов. Где-то застряли 322-й полк, дивизион гаубичного полка, батальон связи и саперный батальон… Утицы и Артемки, как сообщил командарм, должны ждать удар страшной силы. Бросят
— Все кадровые?
— Трижды кадровые. Костяк взвода с боями выходил из вяземского ада, где окружено четыре наши армии.
— Четыре армии?! — Лицо майора, кадрового командира, хорошо знавшего штатную структуру Красной Армии, передернулось в гримасе боли и удивления. — Да это же!.. Четыре армии!.. — И чтобы не вызвать гнев комдива бурной реакцией на его сообщение, спросил: — Как вы сказали, фамилия командира разведроты, что вольется в мой батальон?
— Казаринов. Лейтенант Григорий Казаринов.
— Казаринов, Казаринов… — Майор свел брови, что-то припоминая. — Вроде знакомая фамилия.
— «Правду» вчерашнюю читал? — сухо спросил комдив.
— Читал. Да вот она. Половину уже искурил. — Майор достал из кармана шинели свернутую для табачных самокруток газету и развернул ее. Увидев на третьей полосе траурную рамку и портрет старика с величественной осанкой, вслух прочитал: — «Казаринов Дмитрий Александрович. Академик». — Посмотрев на комдива, спросил: — Родня?
— Внук.
— Газету в батальоне прочитали все до последнего бойца. И ведь где погиб-то!
— Вот именно — где! На всякий случай помни, майор, что одного Казаринова земля бородинская уже приняла. На крайний риск, если на то не будет особой нужды, внука не посылай. Это не приказ, это — просьба. Сейчас лейтенант в Москве: командарм дал ему четверо суток отпуска на похороны деда.
— Понял вас, товарищ полковник.
— Ну, с богом. Жду твоего доклада.
Когда за майором упало брезентовое полотнище, в отсек вошел оперативный дежурный.
— Товарищ полковник, только что поступило донесение из штаба 17-го, что обе группы добровольцев из расположения противника вернулись. «Языка» захватить не удалось, но силы противника в районе железной дороги разведали. Засекли позиции артиллерийских и минометных батарей, а также сосредоточение танков.
Еще с вечера полковник приказал командирам всех полков дивизии выделить боевые группы добровольцев и заслать их под покровом темноты в расположение противника. В задачу боевых групп входило: если представится возможным — взять «языка», но главное, как потом пояснил Фомич на своем языке адъютанту комдива, — устроить в тылу немцев такой «шухер», чтобы знала проклятая немчура, что Бородинское поле — это им не «алисейские поля в Париже», по которым, как он слышал от лектора из политотдела еще в эшелоне, немецкая пехота прошла торжественным маршем, а танкисты, откинув люки башен, с выстрелом откупоривали бутылки французского шампанского.