Высшая мера

Пронин Виктор Алексеевич

Осознав все это, Апыхтин уже на кладбище чуть заметно усмехнулся.

–  Ты чего?
– спросил оказавшийся рядом Цыкин.

–  Заметил, как наша рабочая одежда подходит для кладбищенских церемоний?

–  В каком смысле?

–  Ну как же… Мне и переодеваться не пришлось… Встал из-за стола и отправился на похороны. И в своем кабинете был при наряде, и здесь тот же костюм подошел для отправления печальных надобностей.

Цыкин исподтишка присматривался к Апыхтину - в его словах явно некстати звучала улыбка, и это казалось не то что вызывающим,

а просто ненормальным.

Людей на кладбище было немного. Апыхтин отшил все попытки выразить общегородское соболезнование. Из неожиданных, непрошеных был только Кандауров со своими ребятами. К Апыхтину он не подошел, понимая свою несовместимость с банковскими людьми, молча постоял в стороне и только издали кивнул, когда они неожиданно встретились взглядами. Апыхтин в ответ махнул рукой. Кандаурову этого было достаточно - значит, между ними все осталось в порядке и вскоре они обязательно встретятся. Кандауров сел со своими ребятами в черный джип и уехал с кладбища.

Никаких памятников устанавливать не стали, вроде как на свежую могилу не положено, но Апыхтин успел съездить в мастерскую на окраине города и выбрал два куска красного гранита. Оба представляли собой остроконечные, бесформенные, неотесанные глыбы камня, один побольше, другой поменьше. Апыхтин распорядился установить их так, чтобы маленький камень был наклонен к большому, а большой совсем немного как бы склонялся к маленькому. Он согласился отполировать на камнях лишь по небольшому участку - для надписей.

Странное состояние охватило Апыхтина - он был посторонним во всех этих событиях. Ничто слишком уж не волновало его, происходящее как бы его и не касалось. На слова сочувствия он кивал благодарно, иногда улыбался, словно не совсем понимая, по какому поводу собрались мужчины и женщины, тут же забывал и об этих людях, и о том, что они говорили. На кладбище он не проронил ни слезинки, когда опускали гробы, смотрел на них отрешенно, будто думал о чем-то другом, более важном. Лицо его было бледным, спокойным, усталым, и не более того. И если кто-то всматривался в Апыхтина, пытаясь увидеть потрясение, боль, отчаяние…

Нет, ничего этого не было.

Сама природа ограждала его от непосильных впечатлений, поставила невидимую стенку, которая защищала его и хранила. Близким людям казалось, что он не вполне понимает, что происходит, - настолько его поведение не соответствовало событиям.

Увидев в отдалении Кандаурова, он помахал ему рукой, но тут же спохватился, сообразив, что сделал какую-то нелепость, поступил неправильно. Бросив горсть земли сначала на один гроб, потом на второй, он с интересом вслушивался в звуки, с которыми комки падали на доски, и думал о том, что гробы почти пусты, что тела в них занимают совсем немного места, что земля скорее всего продавит доски и случится это совсем скоро…

И было видно - он тяготится похоронами, стремится поскорее остаться один, когда не нужно думать, как поступать, какие слова произнести в ответ на соболезнования, на вопросы о следствии…

Всматриваясь

в себя, прислушиваясь к себе, Апыхтин с изумлением понимал, что ему хочется побыстрее избавиться от всей этой черно-красной толпы, чтобы остаться наедине с Катей и Вовкой, сказать им слова, которые скопились в нем за последние дни, когда он не мог ни часа побыть один.

С кладбища людей на двух автобусах отвезли в банк, где в небольшом зале накрыли стол. Часа два просидели почти молча, после чего Апыхтин поднялся, попрощался со всеми, вышел из здания, сел в «мерседес» и отбыл в Москву.

Едва упав на заднее сиденье, он облегченно вздохнул.

–  Поехали, Гена… Ну их всех… Без меня погорюют, если так уж хочется.

Водитель диковато глянул в зеркало, столкнулся взглядом с Апыхтиным, тот подмигнул ему заговорщицки, дескать, уж мы-то с тобой понимаем все как надо.

–  Поехали, - озадаченно пробормотал водитель и тронул машину с места.

Все вещи Апыхтина уместились в дорожную сумку, он еще с утра забросил ее в багажник. Поэтому, когда увидел на заднем сиденье еще одну сумку, хорошую, кожаную, с наплечным ремнем и медной пряжкой, удивленно посмотрел на водителя.

–  Что это, Гена?

–  Цыкин в дорогу тормозок собрал… Там, говорит, пригодится.

–  Ишь ты… Спасибо, Цыкин… Что же он собрал-то?

–  Что-то позвякивающее, - усмехнулся водитель.
– Как мне показалось.

Раскрыв «молнию», Апыхтин с трудом удержался, чтобы не присвистнуть - сумка оказалась доверху наполненной бутылками с водкой «Юрий Долгорукий».

–  Мы с ним об этом не договаривались.

–  Говорит - сюрприз. У него, говорит, и так мало радостей осталось в жизни в последнее время.

–  Так и сказал?

–  В точности. Я, признаться, немного удивился… Некстати показались мне его слова.

–  Испереживался, - нашел объяснение Апыхтин.
– С похоронами совсем замотался, так что не всегда понимает, что говорит.

–  Не знаю, не знаю… - протянул водитель.

–  А что тебе показалось?

–  Чудная эта забота… Велел не говорить вам о гостинце, пока за город не выедем.

–  Ишь ты, - Апыхтин покачал головой. И тут же связался с Цыкиным по сотовому телефону.
– Привет, Миша, - сказал он.
– Получил гостинец. Много доволен. Если надеешься, что я кое-что привезу обратно, то должен огорчить - ошибаешься.

–  Значит, приглянулся гостинец!
– обрадовался Цыкин.
– Ну и на доброе здоровье. Это прекрасное средство по перемещению в параллельный мир, как ты выражаешься.

–  Только не надейся, что я навсегда останусь в параллельном мире, - ответил Апыхтин уже без улыбки.
– Я вернусь, Миша, вернусь. Обрадует это вас или нет.

–  Володя!
– закричал Цыкин.
– Что ты несешь?!

–  Вряд ли я вернусь в банк, но в мир… В котором столько всего случилось со мной… Не сомневайтесь. Так и передай Басаргину и Осецкому. До скорой встречи, Миша.
– И Апыхтин отключил связь, не дожидаясь ответа.