Высший пилотаж
Шрифт:
– А наркотики?
– Не употребляю.
– И на продажу в библиотеку их не заносите?
– Кому?
– Ну, мало ли, я просто спросила.
– Я тоже просто отвечаю - не заношу.
Фекла Мартыновна растянулась в хищной улыбке аудитора Обсчетной палаты, предвкущающего ревизию проворовавшегося "Газброма", и выдала.
– А зачем Вы вообще сюда пришли? Что Вы хотите от "Ленинки"?
– Многоуважаемая Фекла Мартыновна!
– заготовил я длинный оправдательный спич, - я записался в Российскую государственную библиотеку, то есть бывшую, как Вы выражаетесь, "Ленинку",
К каким святыням я решил прибиться - осталось тайной во мраке, так как в этот ответственный момент кто-то тронул меня сзади за плечо, и Мартыновна, скиснув квашеной капустой, вяло процедила.
– Проходите...
Обернувшись, я установил причину метаморфозы въедливой дежурной: появление моего товарища неизменно отрезвляюще действовало на подобный типаж.
Орлиные глаза Алексея Львовича Невского пробивали излишне докучливых, самовлюбленных, похотливых, алчных, склочных или, если все эти великолепные качества творения рода человеческого были слиты в "один флакон", то попросту дебильных сограждан Новой Великой Росии.
– И Вы тоже проходите, я Вам верю и так, - затараторила Фекла, развернувшись на сто восемьдесят градусов.
– Нет, Вы все-таки проверьте хотя бы мой читательский билет, - настаивал приятель.
– Не нужен мне Ваш билет!
– Мартыновна завизжала поросенком, и черная тушь потекла с ее белесых ресниц.
– Вот из-за таких, как Вы, наша Родина не может подняться с колен!
– Фекла тарахтела сорокалетним "Запорожцем".
– Нагоняете страху на людей почем зря, совсем как Ходорковский!
– А при чем тут Ходорковский?
– Как это причем?
– Фекла Мартыновна зарыдала вдовой носорога, и к нам подскочил библиотечный сержант-охранник.
– Что случилось?
– Да вот, - Мартыновна, уже не рыдая, а скуля старой брошенной таксой, присела на корточки и завертелась юлой, - эти двое сказали, что наш Президент - самозванец, а Премьер-министр - жулик.
– Да Вы что! Мы этого не говори...
– П-а-апрашу следовать за мной!
– грозно скомандовал правоохренитель, и мы клубком покатились за ним в полуподвальное помещение.
– Это правда?
– Что "правда"?
– переспросили мы в унисон.
– Ну, то, что Вы сказали дежурной про наше высшее руководство?
– Да что Вы, товарищ гвардии капитан, - понес я пургу, памятуя о разудалой армейской молодости, когда ошибки в произнесении званий моих командиров в сторону резкого повышения служили мне великолепную службу.
– Я не капитан, и уж тем более не гвардеец, - зашелестел он молодой лиственницей, покрываясь румянцем восьмиклассницы, вступившей в стадию полового созревания, - но что правда, то правда - через пять лет я круто взлечу в небеса! Мне об этом нагадала прорицательница Диана Кашпировская из Мекки. А еще...
– А Вы были в Мекке?
– Алексей прислонился спиной к железному шкафу, и тот запиликал на туркменском языке российский гимн.
– Это подарок "Ленинке" от покойного Туркменбашки, - хихикнул охранник.
– В нем хранится единственный в мире рукописный вариант его "Рунаямы". Что Вы спросили? А-а, про Мекку. Да, был, а что тут удивительного? Наше подразделение вневедомстаенной
– Товарищ без пяти лет капитан!
– произнес я тоном таксиста "Шереметьево-2", - а не пора ли нам в библиотеку, нас в Зале номер один ожидают два оппозиционных академика для редактирования письма Бараку Обаме о ...
– Обаме?!
– сержант зашелся в экстазе фаната "Manchester United".
– Я тоже написал ему письмо! Пусть академики-оппозиционеры и его пощупают, а я в ответ обещаю им беспрепятственный в будущем проход с одной бутылкой коньяка на троих. Пытаются ученые мужи время от времени пузырь-другой в портфелях пронести, но ведь не положено, сами понимаете, какое сейчас тревожное время.
– Давайте Ваше письмо, а на обратном пути мы вернем его уже исправленное.
Правоохренитель изъял из голенища сапога испещренный листок, я уложил его в нагрудный карман рубашки и устремил на него взгляд неудовлетворенного сантехника. Сержант открыл дверь, и мы благополучно миновали Феклу Мартыновну, стыдливо опустившую заплаканные вежды.
И вот мы в Зале номер один.
"Академики" сидели за столом напротив портрета третьего Президента страны. Автор нетленки размером 3 на 4 метра, знаменитый придворованный художник и поэт Николаидас Сафрониди изобразил главу государства в минуты отдыха, на тяжелоатлетическом помосте. Перед ним застыла штанга в полторы тонны. Рассказывают, что по завершении работы и представлении ее в Президентскую Администрацию г-на Сафрониди препроводили в реабилитационный центр при психиатрической больнице имени Алексеева (бывшая "Кащенко"), так как главный на тот момент кремлевский идеолог Владислас Сурконос усмотрел в пейзаже намек на неподъемность решаемых Россией задач.
Мы подсели к "академикам", под личиной которых скрывались видные оппозиционные лидеры Джо Лимонадов и Гарвард Каспарайтис. Паролем служил мой портфель марки "Doktor Koffer" - известный в прошлом резидент ЦРУ в Москве, переключившийся со временем на изготовление кожгалантереи.
"Академик" Джо строчил послание Обаме на русском, а коллега Гарвард тут же переводил его на английский. Нам они подали условный знак в виде кулачного жеста из трех пальцев - большого, зажатого средним и указательным.
"Тоталиарный режим Путина-Медведева, - взывало письмо к "оплоту демократии", - совсем обнаглел! Отсутствие свободы слова и прессы, ликвидация демократических прав и свобод требуют от Вас, товарищ Президент Соединенных Штатов (в переведенном экземпляре - "mister President US"), решительных действий по коррдинациии усилий демократической оппозиции в России в сторону глобального увеличения ее финансирования с целью проведения массовых акций протеста против прогнившего режима".
Пройдясь по "нахальному режиму" еще пару-тройку страниц, воззвание настаивало на выделении возглавляемой Лимонадовым-Каспарайтисом структуры ... у.е., иначе "антинародный режим окончательно учтожит остатки свободомыслия и прав человека, без которых тоталитарная Россия станет прямой угрозой Соединенным Штатам и всему мировому сообществу".