Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели
Шрифт:
— Арест случайность или выследили?
— Он назвал себя сам. Авель рассказывал, вглядываясь в спокойное лицо Красина.
— Можете не продолжать. Все понял. А вы как там оказались?
— Я вошел в дом, когда узнал, что там жандармы и Кецховели…
Красин сощурился и кашлянул.
— Вы надеялись, что, увидев вас, Порошин и Вальтер отпустят Владимира Захарьевича? — едко спросил он. — Простите, это не потому, что мало ценю вас.
Авель вспыхнул.
Красин прошелся по комнате.
— Рыцари! — буркнул он. Авель промолчал.
—
— Только Согорашвили.
— Что сделано с типографией за ночь? Авель рассказал.
— Ясно. Хорошо, что все уложили. Красин задумался, перестал ходить.
— Почему они вас не взяли?
— Перед домом была толпа рабочих. Порошин торопился скорее увезти Кецховели. Все полицейские сгрудились вокруг Ладо, на нас и внимания не обращали. Вальтер велел, чтобы мы не трогались с места.
— И филеров не оставили?
— Нет, я никого не заметил.
— Гм… Наверное, вас уже ищут. А если не управитесь с «Ниной»? Если не успеете?
— На всякий случай, Леонид Борисович, я просто не успел сказать адрес: Чадровая улица, дом Джибраила.
— Джибраила, Джибраила… Запомнил. Кто наследники?
— Думаю, что рабочий Вано Стуруа. Он опытный конспиратор, был два года членом Тифлисского комитета, его хорошо знает Ладо. И еще Трифон Енукидзе, мой однофамилец. Связь с ними через вашего слесаря Меера. Наборщик Еолквадзе сегодня уедет в Тифлис. Его можно будет снова вызвать через Стуруа.
— Будем считать, что завещание оставили. Сейчас принесу деньги.
Красин вышел.
Авель не один месяц проработал в обществе «Электрическая сила» чертежником, часто встречался с Красиным, знал его нелюбовь к длинным разговорам, и все же при виде Красина ему начинало казаться, что этот человек из другого мира, в котором все раз и навсегда организовано и отлажено, что у Красина не бывает сомнений. Красин был прав — лезть в квартиру, зная, что там жандармы, было совсем уж несуразно. Тоже мне, Геркулес! «Мой крепкий кулак пригодится!» И все же это была необыкновенная, ни с чем не сравнимая минута, когда он плюнул на опасность, забыл о себе и вошел в дом, чтобы стать рядом с товарищами. Не то сожаление, не то грусть, какие бывают при воспоминании обо всем молодом, прошедшем и невозвратимом, охватили Авеля. Сегодняшний день словно прибавил ему много лет.
За окном поднималось над морем солнце. Хорошо все-таки, что он на свободе, а не в тюрьме, стены которой чернеют вдали.
Вернулся Красин.
— Вот шестьдесят рублей.
Авель спрятал деньги и вышел. Что это за деньги, он не спросил. Впрочем, в тех случаях, когда Красин выдавал деньги из партийной кассы, он всегда предупреждал, чтобы их тратили с разумной экономией.
Авелю повезло. Извозчик, который привез его, не уехал.
Авель сошел, не доезжая до Чадровой улицы, свернул за угол и, облегченно вздыхая, направился к дому. Еще час, все будет закончено, и пусть себе жандармы рыщут-свищут!
Вано, набычившись, ходил
— Вот теперь ты говори с ним! — злобно сказал Вано.
— Говори, не говори, ничего у вас не получится! — крикнул Джибраил. — Давид мой друг, мой побратим! Мы вместе плов кушали! Вдруг спросит: — Где мое добро, Джибраил? — Что скажу? Твои работники украли! А Давид скажет: — Ты куда смотрел? — Правильно скажет.
— Джибраил, — укоризненно произнес Авель, — Давид — наш хозяин, он распорядился…
— Все знаю, не повторяй! Вано уже рассказал. Жена умерла у Давида — очень тяжело, я сильно переживаю, сказал, что Давид мне подарок оставляет — спасибо! Но если Вано обманщик и ты обманщик? Пока письма от Давида не будет — не отдам!
Побить его, связать? Будет кричать, соседи услышат, позовут полицию…
Авель взял у Вано табак и трясущимися руками свернул цигарку.
— Где ему раздобыть письмо от Датико? — спросил Вано. — Дать бы по башке!
Письмо, письмо… А ведь Сашка Чонишвили, приятель по Тифлису, работает начальником телеграфного отдела почтамта!
— Джибраил, хозяин сердиться на нас будет, я пойду, дам ему депешу, все сообщу. Если ответ придет сразу, принесу депешу тебе.
— Принеси, — недоверчиво пробормотал Джибраил, — принесешь, поговорим…
Не думая о возможной слежке, Авель, задыхаясь от жары, побежал к почтамту. Сашке сказать только то, что можно: Давид приказал, а сукин сын хозяин дома не верит — выручи, будь другом. Чонишвили даже не стал расспрашивать: земляк просит, как не выручить! Орудуя ножницами, он уточнял: — Какое слово следующее? Какая подпись? Убитый… горем… Давид… Получай, земляк, свою телеграмму, заходи, если еще понадоблюсь.
Джибраил, вращая пожелтевшими белками, повертел в руках телеграмму, посмотрел ее на свет и перекосился.
— Все равно не отдам! Кого обмануть хочешь? Пока почтальон в Тифлисе шел, шел, пока Давид читал, потом на почту шел, уже вечер пришел. А ты сколько ходил? Час? Не-ет, Джибраила не обманешь. И почему такой пожар? Давид жену похоронит, сам приедет. — Он поднялся с табурета и вышел на улицу.
— Авель, — сказал Вано, — так ничего не выйдет. Надо сказать ему правду, он испугается, захочет скорее от нас отделаться.
— Пошли! Пропади он пропадом!
Авель и Вано выбежали из дома и, перебивая друг друга, рассказали Джибраилу, что Давид арестован, печатали они книжки против правительства, и их ищут жандармы, терять им нечего, каторга так каторга, смерть так смерть, но жандармы и Джибраила в тюрьму посадят, дом отберут, имущество отнимут, и Авель с Вано скажут, что он им вовсю помогал, больше всех старался!
Джибраил дернул себя за бороду.
— Ай, Аллах, спаси и помилуй! Погубили вы меня, без кинжала зарезали! Что делать, скорее говорите, что делать? Подождите! Молчите! В дом, скорее в дом! Сейчас приду, там говорить будем.