Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели
Шрифт:
Иоанникий выпрямился и посмотрел в глаза Анастасию.
— Что вы предлагаете? — спросил Иоанникий.
— Немедля сообщить генерал-майору Новицкому, начальнику губернского жандармского управления. Одновременно сквозной обыск по всей семинарии, — отчеканил Анастасий, — по одному, по два ученика из каждого класса посадить в карцер, на голодный стол.
Иоанникий снова вспомнил чистые глаза семинариста Кецховели. Он никого не назвал, старался представить дело так, будто никто, кроме него, о запрещенных изданиях не знал, не видел их даже, стремился принять наказание сам. Он лгал, конечно, но ложь его была чище правды, и Иоанникий, напоминая ему заповедь Христа и убеждая во всем признаться, чувствовал себя прескверно.
—
Шаревич как-то сострил, будто бы семинаристы написали на доске: «Беседа отца ректора = 2 карцера 4- голодный стол».
— Карцер и голодный стол, — сухо сказал Анастасий, — введены во всех семинариях по рекомендации святейшего Синода и утверждены правлением. Кроме того…
— Что, отец-инспектор?
— Дозвольте, ваше высокопреподобие, быть совершенно откровенным.
Иоанникий молча наклонил голову.
— Я не впервые убеждаюсь в том, что наши с вами взгляды на методы воспитания несколько м-м… рознятся, что бесконечно огорчает меня. Вы мой пастырь, но мы с вами впряжены в одно ярмо. Когда вы изволите отсутствовать, я замещаю вас, и разные требования не могут не вредить, простите, не расхолаживать преподавателей.
— Разве я когда-нибудь отменял ваши распоряжения, отец-инспектор?
— О нет, ваше высокопреподобие. Я, с вашего милостивого согласия, объясню свою мысль. Надеюсь, у вас нет сомнения в том, что я искренне предан церкви?
Он положил на стол свою искалеченную руку. Иоанникий внутренне передернулся.
— Я не сомневаюсь в вашей преданности, отец-инспектор.
— Вы знаете, что я, можно сказать, с самого рождения…
Иоанникий снова кивнул. Он, как и все, знал, что Анастасия еще младенцем во время голода подбросили в монастырь.
— Тема моей магистерской диссертации была исторической, — сказал Анастасий, глядя в глаза архимандриту, — история православного русского монашества. И у меня убеждения. Я в них укрепился, работая над диссертацией. Ваши познания шире и глубже моих, но вы помилуете меня, если я разрешу напомнить вам, что церковь наша прошла через тяжелые испытания и укреплялась не тогда, когда ей приходилось защищать себя, а тогда, когда она сама проявляла волю и действовала наступательно. Наша церковь — сейчас главная духовная сила в империи и не только оплот самодержавия, она выше — церковь совершает миропомазанье на царство…
— Воистину так, — подтвердил Иоанникий.
— И мы, плоть от плоти матери нашей церкви, не можем допустить даже малейшего ослабления нашей духовной власти и силы. Мы, яко злак, выращиваем новых служителей культа, тех, кто продолжит дело, начатое отцами церкви. Вы воззрите на то, что происходит в последнее десятилетие. Вспомните Тифлисскую семинарию — убийство архимандрита Чудецкого, спустя несколько лет — бунт! Нашу семинарию пока бог миловал, но если мы не примем мер… Среди обнаруженных Ильяшевичем запрещенных изданий — «Летучие листки», изданные в Лондоне. Вот откуда идет зло, тлетворное влияние на умы молодежи, подрывающее веру в церковь, в идею, которую мы принесли народу, пройдя сквозь тяжелые испытания. Одно лишь можно противопоставить искушению лукавого — жестокость! Хватит либеральничать! Карцер, карцер и карцер! Сорную траву из поля вон! Всех подозрительных — в руки жандармов!
Анастасий рубанул по воздуху искалеченной рукой.
Архимандрит поднялся и заходил по кабинету, оттягивая ноги. Анастасий следил за ним глазами. Как он стал монахом, Иоанникий, которого в миру звали Никитой? Отец был генерал, братья — один товарищ министра, другой офицер Генерального штаба, мать еще жива, доживает свой век в имении где-то под Калугой.
— Наказанию должно предшествовать воздействие словом, — сказал Иоанникий и снова сел в кресло. — И только ежели слово не достигло цели, можно прибегнуть к воздействию страхом. Однако вернемся к сути дела. Я тоже буду откровенен с вами, отец Анастасий. Разумеется, мой долг, не откладывая, сообщить обо всем генерал-майору Новицкому. Я лично знаком с Василием Дементьевичем. Но… он в тот же день доложит в департамент полиции. Наша с вами обязанность также сообщить святейшему Синоду о том, что жандармское управление арестовало ученика Киевской духовной семинарии Кецховели. Давайте подумаем о последствиях. Конечно, Ильяшевич проявил бдительность, достойную поощрения. Но я не сомневаюсь в том, что святейший Синод пошлет к нам комиссию, которая начнет искать и, при желании, конечно, сумеет найти просчеты в нашей с вами работе. Вряд ли нам простят пятно на добром имени семинарии. Вы только говорили о некоторых расхождениях в наших взглядах на воспитание. Я думаю, что предугадать выводы комиссии затруднительно. Смотря по тому, кто будет в ее составе. Может быть, скажут, что я слишком мягок, но могут записать, что именно излишне жесткий режим и отсутствие гибкости со стороны инспекции привели к нежелательным результатам. Я уже стар, мне пора на покой, но вам, только начинающему восхождение к премудрости, отрицательные выводы комиссии могут изрядно повредить, что меня лично крайне огорчило бы. Ио это я к слову. В первую очередь нам надлежит позаботиться о сохранении доброго имени семинарии.
Щеки у Анастасия разрумянились. Он встал и, помахивая рукой, заходил по кабинету.
«Как это он ухитряется ходить по ковру и так стучать каблуками?» — подумал Иоанникий.
Анастасий вернулся к столу и, не садясь, сказал:
— Преклоняюсь перед вашей мудростью, ваше высокопреподобие. Я прошу еще раз выслушать меня.
— Да вы садитесь, садитесь, отец Анастасий. Анастасий сел.
— Я подумал следующее. Поскольку высшие цели у жандармского управления и у нас одни, но ведомства все-таки разные, и поскольку вы правы в том, что страх божий, уважение к сану пастыря могут принести лучшие плоды, чем допросы ротмистра Байкова…
— Кого, отец Анастасий?
— Ротмистра Байкова, ваше высокопреподобие. Ему поручат вести дознание.
— Вы и это знаете. Я вижу, вы поднаторели также и в мирских делах, отец Анастасий.
— Дозвольте изложить мою мысль до конца. Мы проводим все дознание сами, исключаем Кецховели и, если потребуется, других его сообщников, из семинарии и уже после этого ставим в известность жандармское управление.
— Понимаю. Жандармское управление поведет дознание против бывшего ученика семинарии, иначе говоря, против человека без определенных занятий.
— О котором, — продолжил Анастасий, — мы сообщать Синоду вовсе не должны. Это было бы нелепо. Мало ли на Руси людей без определенных занятий, где-то когда-то учившихся.
Иоанникий усмехнулся и погладил бороду.
— А вы дока, отец Анастасий, дока, как я посмотрю. Дельную мысль высказали. Василий Дементьевич, верно, недоволен будет, но… — Архимандрит развел руками.
— Не имея в виду конкретно его, ваше высокопреподобие, скажу, что нельзя допускать такой возможности, при которой жандармское управление поставит себя выше духовной власти в государстве — матери нашей церкви. Это привело бы к весьма нежелательным последствиям. Синоду не повредило бы иметь свою тайную службу, как это, говорят, заведено в Ватикане. Много у нас еще дремучести, неповоротливости исконно русской.