Выстрел в Опере
Шрифт:
Психологическая атака Наследницы была точной, как часы системы брегет. Катя не пережила б разрушения супермаркетов. Противоядие (у каждого заклятья должно быть противоядие — это закон) было выбрано с идеальным подвохом: Даша б не пережила, что не в состоянии петь во времени, где живет. Маша не пережила б потери отца.
Трое были побеждены до Суда. И в глубине души каждая из них понимала это.
Студентка посмотрела на другой конец Ивана Франко, застроенный высокими зданиями, — во времени, которое Даша уже звала «нашим», на их месте стояли двухэтажные домики с деревянными заборчиками.
— Эй! Не куксись. Пойдем лучше
Но помогать Даше Чуб не пришлось.
Перешагнув порог квартиры на Десятинной, Землепотрясная вмиг раскисла, как печенье в чае, стала тихой и пришибленной. Молчала и хохлилась.
Маша занемела, увидав: Вероника достает из холодильника половинку все той же сухой колбасы, которой потчевала их сутки и тысячелетье тому.
— Я позвонила Саше Кабанову, — рассказывала им мать-маяковка новости последних двадцати четырех часов настоящего. — Даш, ты ж помнишь дядю Сашу? Вы с ним в Коктебеле на парапланах летали. Он издает литературный журнал. Я порекомендовала ему Анечку Голенко. Они в «Львовской Браме» кофе пьют. Думаю, он возьмет ее на работу. Периодически и стихи ее будет печатать, — у нее хорошие стихи. Саша сильно заинтересовался моей статьей о магии литературы. Я вот думаю сейчас, как ее написать. Столько информации разной… Хотелось бы, конечно, начать с Владимира Владимировича и Киева. Но правильнее начинать с Гоголя. И с Булгакова. И с парадокса: два главных мистика и чертоискателя русской литературы были подарены ей Украиной! Почему?
Похоже, литературная мама по ходу набрасывала черновой вариант статьи.
— Потому, что Украина всегда была до странности мистической землей. Тут вам и Леся Украинка со своей ведьмой-Мавкой, и «Тени забытых предков» Параджанова, и философ-чертоискатель киевлянин Бердяев. И «Из города-Киева, из логова Змиева, я взял не жену, а колдунью». И киевская «Звезда Соломона» Куприна. Я пошла в Интернет-кафе, набрала слова «Украина», «колдовство» и получила презабавный результат. Заходя в Интернет, украинцы чаще всего интересуются футболом, а также гаданиями, колдовством и Дьяволом. Это обязательно нужно вставить.
— Булгаков — не сатанист, — опровергла Маша в третий раз за роман.
— Булгаков, мамочка, ее любимый писатель. — Слова Даши были покрыты царапинами сдерживаемых слез.
Она сидела, отвернувшись к окну.
— Просто Киев Город такой, — сказала Маша. — Двойственный, страшный, древний, святой. Столица Ведьм и Столица Веры. Я поняла, он словно заставляет каждого попавшего сюда сделать выбор. Православие или язычество? Небо или Земля? — Маша замолчала, осмыслив:
Киев странно похож на Лиру, вынуждающую каждого, кто взял ее в руки, сделать выбор — убить или умереть!
— Выбор? — сказала Вероника, нисколько не удивившись сему заявлению. — А вы правы, Маша. Покончив с собой, Гоголь именно сделал выбор! Литератор, описывавший полеты верхом на ведьмах и чертях, умер в церковном посте, непрестанно молясь, питаясь одними просфорами, отказываясь от прочей еды. А Булгаков считал себя его учеником… Вот вам и первая мистическая история! — вдохновилась литературная мама. — У Гоголя и Булгакова была некая пуповинная связь. Оба намеревались поселиться в Киеве. Николай Васильевич мечтал возглавить кафедру истории в Киевском университете, писал ректору, чтобы тот
— Согласна, — вызывающе проигнорировала Чуб предложенье повздорить. — Правда, ты уже рассказывала мне это. Раз сто… Но все равно, мамочка, классная история.
— Доченька, у тебя ничего не болит? — обеспокоилась Вероника. — Что-то ты у меня такая тихенькая?
Маша кивнула.
Она тоже не раз слышала эту историю.
После смерти Николая Васильевича Гоголя стопудовый монолит, напоминающий по форме «Голгофу», привезли из Крыма его друзья и поклонники. Но в 1931 году прах классика перенесли на Новодевичье кладбище и установили там монумент с надписью «от Советского правительства». Понятно, писать такое на черной «Голгофе», призванной напоминать о муках Христа, было слишком даже для «кладбищенского юмора»… «Голгофу» выбросили.
Двадцать лет знаменитое надгробие Гоголя считалось утерянным. И вдруг нашлось, точно по волшебству, чтобы укрыть могилу его ученика, земляка, такого же чертоискателя, как и он.
Действительно, опровергать после этого факт существования мистики означало противоречить очевидному.
— «Голгофу» на могилу Гоголя поклонники привезли не случайно, — Вероника приложила ладонь ко лбу дочери и успокоилась. — Уморив себя голодом во время Великого поста, он хотел повторить путь и муки Христа. Одной из последних его фраз было «Как сладко умирать». И его ученик унаследовал гоголевскую «Голгофу» во всех смыслах. Ведь Булгаков тоже, по сути, покончил с собой…
— Булгаков никогда не кончал с собой! — восклицательно возразила Маша.
— В хорошем смысле, — утешила ее Вероника. — Естественно, ни в коем случае нельзя приравнивать их самоубийства к тому, что осуждается церковью. И Гоголь, и Булгаков совершили жертву. Они сделали выбор. Они выбрали Бога. Любопытно, что перед смертью Гоголь сжег вторую часть «Мертвых душ». А Булгаков, напротив, писал свой роман до последнего вздоха.
— Булгаков умер, как только дописал роман «Мастер и Маргарита». Он умер сразу после этого — через две недели! — воскликнула Маша. — О Боже…
Глава двадцатая,
в которой Катя спасает мир
По всей видимости, в 30-е годы Булгаков каким-то образом предчувствовал свою смерть и потому осознавал М и М как «последний закатный» роман, как завещание, как свое главное послание человечеству.
Маша захлопнула рот ладонью.
Глаза ее на верхней, открытой части лица стали круглыми, как две плошки.
Смерти, окружавшие Аннушку черным ореолом, затмили: «Лира — не зло и не добро. Она — это вы!».