Выстрел в Опере
Шрифт:
— Здравствуйте, хозяйка, — вежливо приветствовала Машу белая кошка. — Передозировка? — киса обстоятельно понюхала Машину ногу. — «Рать»? Перерасход сил. Тело умнее вас… Будь вы обычной слепой, вы бы были в могиле.
— Да, спасибо, Белладонна. Я уже выздоравливаю.
— На это уйдет месяца два, — заметила кошка. — Месяцы немочи. Плохо.
— Чего уж хорошего.
Мир отдал Маше костыль.
Белладонна задумчиво почесалась:
— При крайней необходимости читайте заговор «Мига». Тело воскреснет. Но не больше трех раз. Еще немного,
Киевица взглянула на Весы в руках Великой Марины.
Перекладина, соединяющая правую и левую чаши, была почти горизонтальной.
«Еще немного…» — говорил ей Город.
Маше стало грустно.
— Я пришла попрощаться, — сказала она Белладонне.
— Мне не за что вас прощать, — ответила кошачья блондинка.
— Я хотела сказать «до свиданья», — пояснила Маша.
— Я буду ждать свидания с вами, — сказала кошка.
— Я имела в виду, что ухожу навсегда. — Ковалева не смогла вспомнить ни одного иного прощального слова, кроме «пока».
Но и «пока» подразумевало небольшой временной промежуток: «Пока меня не будет». Странно, великий, могучий, богатый русский язык не изобрел ни словца для окончательного расставания — точно не желал признавать факт его существования.
Маша прохромала к бюро, упала в кресло, открыла фигурные застежки темной Книги. Погладила пергамент страниц.
Книга Киевиц распахнулась на длинной главе с веселым названием «Отсушки». Когда-то давно Ковалева собиралась поискать ее. Но сначала не было времени, а после — необходимости.
Мира не нужно отвораживать. Они все изменят. Не родившаяся Даша не подсунет ему Присуху, машина не родившейся Кати не собьет его.
— Мир, — сказала студентка.
— Я здесь.
«Он всегда здесь… Но так надо».
— Мир, нам надо попрощаться.
Он промолчал. Она говорила это не в первый раз.
— Мир, я понимаю, тебе кажется, ты не можешь жить без меня. Но завтра ты просто не будешь знать, что я когда-то жила.
— Это не совсем так, моя Ясная Пани. — Белладонна вспрыгнула ей на колени. — Вам следует знать, так станется, только если он останется здесь.
— Где?
— В настоящем, — муркнула белоснежная муфтий. — Есть закон: об изменениях знает лишь та, кому позволено менять Прошлое. Лишь Киевица. Прочие знают лишь то, что есть, и думают, будто так было всегда. Все… Кроме тех, кто был в Прошлом в час изменений. Вам ясна моя мысль?
— Подожди, — нахмурилась Маша, обнаружившая новую заковыку в законах. — То есть ты, например, не будешь знать об изменениях. Но если мы возьмем тебя в 1911 год, вернувшись сюда…
— Я замечу, что мир изменился. Он стал иным. Но речь не обо мне, — Белладонна притихла, позволяя хозяйке погладить себя, и прибавила: — Речь о нем. Вы не можете оставить его в нашем времени.
— Почему?
— Потому что он не может без вас.
— А если я прикажу ему уйти? — спросила Маша.
— Он отойдет на сотню саженей. Но не на сотню лет. Он живет вами, неспособен жить без вас, и это не фигура
— Не понимаю, — смутилась анти-революционерка. — Если мы все отменим, Мир не погибнет.
— Не погибнет.
— Он будет жить здесь.
— Он будет жить здесь. А этот останется мертв. Там, с вами. — Кошка перебралась с коленей на бюро и посмотрела на хозяйку сверху.
— Но как такое возможно?
— А как возможно, что, не родившись тут, вы останетесь живы там? — задала риторический вопрос Белладонна. — Также! И он останется там навсегда, вне зависимости от того, что будет тут.
— Но должен быть способ! — Еще-Киевица развернулась к Книге. Да.
Способ был.
Он лежал на белой странице. Черный способ:
Помни, Киевица, слепая али ведьма, присушившая к себе мертвеца, не в силах изменить содеянного. Ибо смерть вечна, и столь же вечной будет любовь. И мертвец не познает смерть, ибо любовь дает ему жизнь. И не получит покоя, пока Присуха его жива, но с ее смертью обретет свободу и смерть. И пособить сему может одна Киевица, отобрав душу мертвеца и перемолов ее в жерновах. Для этого…
Маша закрыла глаза.
Отобрать душу у Мира?
Или умереть самой — никаких иных вариантов Книга не предлагала. Поскольку слово «Присуха» означало в данном тексте «зазноба», та, к которой он присох.
— Я говорил, — хрипло сказал Красавицкий. — Это слишком похоже на вечность, слишком похоже на крест. Разве тебе так тяжко со мной? — спросил он с сухой болью.
— Нет, Мир, вовсе нет! — вскинулась Маша. — Я не знаю, как я без тебя… Я без тебя б даже в Башню не поднялась. Если бы не ты… я… Я хотела как лучше!
— Прежде чем сделать как лучше, подумай, а кому от этого станет лучше? — сказала белая кошка.
— К-а-а-а! — На бесперильном балконе Башни сидел черный ворон, спрашивая позволения войти.
— Заходи, — пригласила его Ковалева.
Она обрадовалась появлению Демона.
Мир отступил. Ночноглазый брюнет шагнул в круг комнаты. В руках у него был конверт из темной матовой бумаги.
— Это документы, — протянул он его Киевице. — Как и просила Екатерина Михайловна, я оформил ее вдовой, а вас ее двоюродной сестрой. И выхлопотал вам потомственное дворянство и титул…
— Поддельный?
— Обижаете, Мария Владимировна. Я сам своею рукой внес ваши фамилии в реестр еще в 1753 году.
— А-а… А как там Акнир?
— Ее поступки больше не имеют значения. Вы меняете ход истории, и ваша война с Наследницей, Суд, вы сами и наш нынешний разговор — канут в Лету. И я, и Василиса Андреевна, и дочь Кылыны — все мы никогда не узнаем, что вы существовали, и будем считать пророчество о Трех несбывшимся.
— Ты тоже забудешь меня? — поникла Маша.
— Я не буду знать, что вы были. Вы не появитесь на свет, вас не будет. А мы знаем лишь то, что есть, — сказал он.