Выстрел в Опере
Шрифт:
— И кто такой Иоганн? — спросила Катя.
Катерина Михайловна прихорашивалась у зеркала и слушала гостью вполуха.
— Не знаю, — сказала Маша, разглядывая цветочный о-де-колонъ «Вера-Вюлетта» товарищества «Гигiена» и «химически чистую гигiеническую пудру» на Катином столе.
(Вряд ли «кузина» пользовалась ими, скорее обдумывала новый удар на косметическую промышленность Прошлого.)
— Иоганн значит Иван. Yochanan. На древнееврейском это означает Ягве — Бог. В нашем случае скорей анти-бог… Больше мне ничего в голову не приходит.
— Вот и выбрось это из нее вовсе,
— А она убедила меня своим псевдо-«Вертум».
— Да бог с ним со всем! Пойдем к гостям, милая.
Чаепитие, на которое «единственная родственница» Екатерины Михайловны получила приглашение, выявилось весьма многолюдным.
Машин «давнишний приятель» Митя Богров, носивший, помимо нелегального звания гражданского мужа, официальное — управляющего госпожи Дображанской. Отец Мити — Григорий Григорьевич, домовладелец, юрист, видный член общества. И неизвестные Маше люди, чьи имена никогда не упоминались в учебниках.
За исключением одного:
— Господин Гинсбург, — представила Катерина «кузине» благообразного брюнета. — Тот самый. Про его дом нынче во всех газетах пишут.
«Так Катя с ним лично знакома? Ну да… Она ж сама продала ему землю».
— Беда с этим домом, — завздыхал Гинсбург.
— Прошу всех за стол, — пренебрегла его бедою хозяйка.
— Так что у вас там приключилось? Я вчера в «Киевлянине» статейку читал, — подхватил ненароком подброшенную тему седовласый красавец. — Чего только не навыдумывают.
— Неужто и впрямь привидение у вас поселилось? — полюбопытствовала дама в узорчатой шали.
Гости расположились за круглым столом под бежевым абажуром.
Над ними высился буфет в стиле Модерн с двумя характерными полукружиями по бокам, отчего буфет напоминал то ли самовар, то ли подбоченившуюся бабу.
— Да уж, расскажите, побалуйте нас своим анекдотцем, — попросил управляющий г-жи Дображанской.
Его было не узнать. Худой, бледный Митя Богров исчез — этот был преисполнен спокойной уверенности, не нарочитой, проскальзывающей в каждом его жесте, в каждом слове.
«Что могло бы случиться, чтобы он реально стал счастлив, без всяких убийств?»
«Деньги, статус, любовь».
— Скажете тоже, — обиделся Гинсбург, — анекдотец. Первый дом на всю империю. Сколько сил, сколько средств я на него положил… И нате! Привидение утопшей профессорши. Нынче утром генерал Бердючников съехал. Третьего дня самолично меня уверял: «Я старый солдат, в русско-японскую войну смерти в лицо глядел и дамские истерики мне как с гуся вода». А давеча лакей его вой инфернальный услышал и со страху серебряный поднос на пол хрясь! А на подносе том Владимирский сервиз именной, генерал его с орденом Владимира третьей степени получил. Так нет бы лакея безрукого рассчитать, он мне дверьми грюкнул. Говорит: «Я боевой генерал, я смерти в лицо глядел, и сердце не дрогнуло. А от воя этого еженощно в холодном поту просыпаюсь». Еще и статья в дрянной газетенке вышла. Генеральша прочитала и в обморок. Говорит: «Грех это, на могиле дома возводить. Мы на кладбище жить не будем! Вы еврей, вам того не понять, а мы — православные». Я вспылил: «А девица Меринг, та самая,
— Да, пропал дом, — вежливо вздохнул Митя Багров, наливая чая.
На столе царил Кузнецовский сервиз (еще в настоящем Катя умела ценить «настоящие» вещи!).
— Дмитрий Григорьевич, попробуйте варенья сухого. Я им, как в Киев ваш переехала, все насытиться не могу, — пододвинула вазу Екатерина Михайловна. — А привидения действительно существуют.
— Полноте, душенька, что вы такое говорите? — мягко пожурил ее Митин отец.
— Я, пожалуй, готова купить ваш дом… — раздумчиво сказала Катя.
И в голосе ее столь явственно слышалось только что принятое решение, что, не знай Маша о приватном интересе «кузины», она б и сама поверила ей.
— Дом с привидением? — изумилась дама в узорчатой шали.
— Да, пожалуй… — Катин голос все еще размышлял, пробуя свое желанье на вкус и вопрошая, столь ли оно желанно? — Тыщ за… — Названная сума прозвучала тихо.
Реакция была громогласной:
— Помилуйте, матушка, это грабеж! — возроптал Гинсбург.
— Вы, верно, не поняли. — Катя и не думала торговаться. — Привидения существуют.
— Да я уж не знаю, как это и понимать, — помрачнел хозяин проклятого дома.
— Так и понимайте. Есть они, — упрямо повторила Дображанская. — Я о них сызмальства наслышана от бабки своей. Оттого и подумала, не рискнуть ли? — Катя не окончила, точно все еще сомневалась в озвученном предложении.
— Екатерина Михайловна, я очень вам не советую! — нахмурившись, управляющий госпожи Дображанской отодвинул кузнецовскую чашку.
— Могу я хоть раз, Дмитрий Григорьевич, ослушаться ваших советов? — вопросила его Катерина с видом капризной дамочки. — Мне превосходно известно, что я мало смыслю в делах. Зато смыслю в привидениях.
— И что вы с ним, позвольте полюбопытствовать, делать-то будете? С моим привидением? — воспроизвел хозяин доходного дома Дашин вчерашний вопрос.
— Есть одно средство. — Катя говорила с большими паузами. — Бабка сказывала. Но это не то, что другим передают. — Катин голос зябко поежился. — Тут кровь нужна. И не чужая.
— Катя, этого нельзя говорить! — испуганно вскрикнула Маша. И, испугавшись еще сильней, приостановила разговорчивые губы ладонью.
— Моя сестра Машеточка, — улыбнулась Катерина. — Да вы уже знакомы… Впрочем, как знаете, господин Гинсбург. Я впрямь ничего не смыслю в делах. Кабы мой покойный супруг, будучи при смерти, не умолил меня приобрести имение Меринга, я б, верно, по миру пошла… Потому и управляющего завела, Дмитрия Григорьевича.
Дображанская взглянула на Митю. Маша ощутила теплую волну покоя и счастья, хлынувшего из Катиных глаз.
«Она любит его. Она действительно любит его…»
Ковалева попыталась выкинуть из головы растревоживший ее разговор.
Что бы ни вообразила себе Ольга Силовна, Трое получили только то, что хотели:
Даша — карьеру. Катя — миллионы и Митю. Маша — миллионы спасенных и прекрасное, золотое Прошлое.
Вот только мысль, что любое добро всегда оборачивается, на поверку, еще большим злом, упиралась руками и ногами, как человек, не желавший выбрасываться из окна двенадцатиэтажного дома, — самого высокого во всей Российской империи.