Выученные уроки
Шрифт:
Мы никогда такого не делали раньше — целоваться вот так, лежа в кровати, не меньше. Это невероятно возбуждает, и мой пульс ускоряется от одной мысли об этом. Было трудно стащить с него куртку в нашей нынешней позе, но мы справляемся, и, когда мои волосы падают по обеим сторонам его лица, пока мы продолжаем целоваться, я не могу не возбуждаться. Мой мозг уже не работает ясно, ну и ладно. Мне на самом деле плевать, что я потеряла способность принимать здравые решения.
Он притягивает меня еще ближе к себе, но я не могу не чувствовать, что как бы
Он теперь фантастически целуется. Благодаря мне, конечно. И я клянусь, он с каждым днем все симпатичнее. Я почти задыхаюсь, когда его пальцы скользят по моей спине, но, к счастью, удерживаюсь, потому что это было бы ну совсем неловко. Он тянет вверх ткань моей рубашки, а я держу обе руки на его подбородке и занята только его ртом. Я не знаю, что на меня нашло, я уверена, нормальный человек несколько больше бы озаботился тем, что родители могут вернуться домой в любую секунду. Особенно если этот человек и так в семи слоях дерьма. Но, думаю, еще никто не называл меня нормальной.
Когда одна его рука отчаянно хватает меня за обнаженную кожу на талии, я уже больше не выдерживаю. Заставив себя прервать поцелуй всего на секунду, я встаю и смотрю на него сверху вниз. Он смотрит на меня в замешательстве, но одна его рука все еще неуклюже лежит на моей талии. Я вздыхаю и опускаю руки, чтобы схватиться за полы моей рубашки, и стаскиваю ее через голову. Я не думаю о том, что делаю, потому что я испугаюсь и передумаю. Теперь слишком поздно. Я полураздета, и Скорпиус смотрит на меня так, будто это в первый раз, когда он даже видит бюстгальтер. Во всяком случае, вживую.
Я не буду лгать. Неловко быть настолько раздетой, и я быстро опускаю голову, чтобы поцеловать его, так что мне не приходится смотреть ему в лицо. Я знаю, это глупо, но я никогда такого раньше не делала, и намного легче, если не приходится смотреть в глаза. Он не знает, что делать с руками, потому что бесцельно шевелит ими на моей талии.
— Это грудь, Малфой, — бормочу я, прерывая поцелуй на секунду, но избегая смотреть ему в глаза. — Ты можешь потрогать.
И он это делает. Неловко.
Вся эта ситуация неловкая, и я знаю, что он должно быть по меньшей мере так же взволнован, как я. Это очевидно по тому, как кончики его пальцев едва касаются меня, прежде чем сразу же переместиться в более безопасную зону на шее. Определенно, даже голой кожи на шее и спине — уже слишком много. Ну и хорошо, вообще-то. Я тоже не знаю, что делать.
Звук чьей-то аппарации тут же вырывает нас из гормонального бессознательного состояния, мы отстраняемся так, будто нас кто-то оттолкнул друг от друга. Я встаю в ту же секунду, как он откатывается в сторону. Я чувствую, как мое лицо начинает гореть, что
Я хватаю рубашку и быстро натягиваю ее через голову, пока Скорпиус хватает куртку. Стук в дверь пугает меня, хотя я и знала, что надвигается. Скорпиус не ждет, пока я втолкну его в шкаф, он запрыгивает туда сам, закрывая за собой дверцу.
Это снова мама, и она странно на меня смотрит.
— Что случилось с твоими волосами? — спросила она, и я дотрагиваюсь до них, понимая, что они спутаннее и растрепаннее обычного. Отлично.
— Я спала, — быстро вру я. Она, наверное, не купится, учитывая, что не так долго ее не было. Но она ничего не говорит, только оглядывает меня с головы до ног.
— Ну, я пришла проверить, не проснулся ли Лэндон. Забыла сказать тебе, что он должен поесть, как проснется, лишь небольшой перекус, чтобы он продержался до обеда.
Я растерянно киваю, пытаясь заставить ее скорее уйти.
— Ага, хорошо.
— Я скоро вернусь. Папа тоже должен скоро быть дома.
— Ладно, хорошо.
Мама странно меня разглядывает. Она знает, что что-то не то, но не знает, что. Но даже если догадывается, то не позволит себе в это поверить.
— Хорошо, ладно, увидимся позже.
Когда она уходит, дверь шкафа со скрипом отворяется. Скорпиус неуклюже вышел оттуда, его собственные волосы в кошмарном беспорядке. Не могу даже представить, как тогда выглядят мои.
— Ну, — робко сказал он. — Я, наверное, пойду.
Я киваю, ненавидя себя за то, что так ужасно хочу, чтобы он остался.
— Да, пока папа не пришел.
Он тоже кивает:
— Ага, — проходит секунда, и мы смотрим друг на друга, отлично понимая, что именно могло бы произойти, если бы мама не заявилась. Это делает воздух в моей комнате очень вязким. — Я рад, что мы поговорили.
Поговорили. Точно.
— И я, — сбивчиво отвечаю я. — Ты лучше иди назад через камин. Ты знаешь, тебе не надо все время летать.
Он снова кивает:
— Хорошо.
Снова неловкая тишина. Это раздражает. Я беру его метлу и веду за собой:
— Я провожу тебя вниз.
Он следует за мной, и мы идем вниз по лестнице в полной тишине. Когда мы добираемся до гостиной, я протягиваю ему метлу, и мы странно друг друга разглядываем.
— Ну, увидимся? — это вопрос. Он смотрит на меня, приподняв брови, и в его голосе что-то близкое к надежде.
— Если понадобится, можешь вернуться, — искренне сказала я. Я не знаю, насколько серьезно он насчет убийств, но я не вынесу, если ему причинят боль. В любом виде.
— Я напишу тебе, — обещает он. — И сообщу, что случилось.
— Меньше недели, — говорю я, напоминая, сколько осталось до школы.
— Меньше недели, — соглашается он.
И потом снова меня целует. Этот совсем не такой, как те поцелуи наверху, это совершенно нечто другое. Мягкий и нежный, и очень, очень искренний.